Вдруг она заметила, что на другой край скамеечки подсела старушка в платочке и солнцезащитных очках, лет так семидесяти восьми. Она сидела молча, а девушке очень захотелось что-нибудь ей сказать.
– Христос воскресе! – сказала она.
– Воистину воскресе! – ответила старушка.
– А вы были на службе? Я вас там не видела.
– Нет, не была. Я только что прилетела из Иерусалима.
– Да?! Из самогО Иерусалима? А как Вас зовут?
– Меня Галина, а тебя как?
– Зина.
– Зинаида, значит? – говоря это, бабушка залезла в сумку, недолго порылась в ней и достала маленькую иконочку святой мученицы Зинаиды.
– Тогда это тебе! – сказала Галина, протягивая ошарашенной девушке икону.
– Расскажу маме – не поверит. Она у меня очень хорошая, только в храм не ходит, не могу её уговорить. Помолитесь за мою маму Елену!
– А ты её не уговаривай, ты молись за маму её Ангелу-Хранителю, а сама на неё не дави, можно навредить.
Зина начала думать, что это не простая, совсем не простая бабушка, а она тем временем продолжала:
– Невнимание к ближним – это смерть: не так посмотрел, грубо сказал, был не отзывчив, обидел. В наших ближних – спасение наше или наша погибель. Надо почтительно с ближними обходиться и с любовью.
– Надо же, я не знала… Мне как раз этого не хватало, и я это даже не понимала. Ой, сейчас, кажется, чаепитие для прихожан начнётся. Вы пойдёте?
– Нет. А ты сходи, ты же голодная.
– Голодная. Простите, побежала я.
Зина быстро прошла по освещённой солнцем дорожке мимо высоких цветущих кустов. Цветы источали медовую сладость. На задворках обители стоял самовар с чаем и лежали конфеты. Прихожане угощались. Зина разжевала прилипавшую к зубам карамельку, запила горьким крепко заваренным чаем и собралась уходить. «И какое мне дело до бомжа, который тут попрошайничает?» – думала она.
– Матушка, накормите меня, – просил у дородной прихожанки хорошо одетый, но пропитой бомж средних лет.
– Съешь конфетку, – сказала она и улыбнулась презрительно, и в то же время пристыженно.
– Да не нужны мне эти конфеты, я есть хочу!
И тут что-то случилось.
– Пойдёмте со мной в кафе, я вас накормлю! – сказала уверенно Зина и повела бомжа в монастырское кафе.
Она посадила его за угловой столик, отстояла очередь и радостно вручила ему кофе и два пирожка.
– А я ещё хочу супа и котлету с гарниром, – жалобно и уверенно сказал бомж.
Зина ещё раз отстояла очередь и аккуратно поднесла бомжу поднос с полной тарелкой супа и вторым, купленными на последние деньги.
«Хорошо, что поднос был поставлен на стол, иначе бы Зина его выронила».
– Матушка, покушай со мной! – улыбаясь, сказал этот человек.
– Да нет, спасибо! Я уже пойду. Как вас зовут хоть? Скажите, помолюсь.
– Александр.
Хорошо, что поднос был поставлен на стол. Иначе бы Зина его выронила. Потому что взглянув в глаза Александра, она увидела глаза Господа. Сам Господь смотрел на неё глазами этого человека. Этот взгляд ни с чем не перепутать и даже не увидеть на иконах этот взгляд.
Потрясённая, она вышла и села на лавочку.
Через некоторое время к ней подошла вышедшая из кафе прихожанка.
– Этот человек, с которым вы были, кидает грязные салфетки под стол, – обратилась она к Зинаиде.
Для Зины это был шок – она была уверена, что накормила Господа. Зина тяжело встала с лавки и побрела средь цветущих кустов. Глаза её застилали слёзы. Так, автоматически идя, она поравнялась со скамейкой, на которой всё ещё сидела Галина.
– Зина, ты плачешь? – спросила старушка.
– Да! – обернулась она. – Я накормила человека, и он так на меня посмотрел, Господними Очами, и я думала, это Сам Господь, а он потом кидал салфетки на пол… и я поняла, что это не Господь, что это человек, обычный бомж просто.
– Нет, это был Господь.
– Как?! – поразилась Зина.
– Господь к нам приходит в каждом нашем ближнем, кто бы ни был этот человек… Помолись за этого бомжа и не плачь: накормив его, ты накормила Господа.