Монах из знатного рода
Будущий святитель происходил из семьи знатного византийского сенатора при дворе императора Андроника. В середине XIII века Византия освободила Константинополь от крестоносцев, что не могло не отразиться на национальном подъеме греков. В этот период в стране усиливаются монашеские настроения, греческий патриарх поставляет митрополитов на кафедры в Русские земли и пользуется признанием других поместных Церквей.
Среди греков в тот период была распространена практика умно-сердечной или Иисусовой молитвы, которая применялась не только монахами, но и благочестивыми мирянами. Одним из таких был отец Григория Паламы. Сохранились предания, согласно которым сенатор творил Иисусову молитву во время заседаний парламента и настолько уходил в себя, что приводил тем в смущение некоторых коллег.
Святитель рано лишился скоропостижно скончавшегося отца и был взят на поруки самим императором. Палама 20 лет провел при дворе, впитывая как губка атмосферу среды. Молодой человек изучал античную философию, в особенности – Аристотеля, что было неким «трендом» среди византийской интеллигенции.
Несмотря на интерес к светским учениям, возмужав, святитель отправился на Афон и принял монашество. Судя по описаниям из жития, Палама жил в период, когда жесткой привязки к монастырям у иноков не было. Об этом свидетельствует его «послужной» список. Святой в разное время подвизался в Ватопедской и Эсфигменской обителях (где стал настоятелем), а после поселился в скиту у Великой Лавры святого Афанасия.
Дальнейшая жизнь святителя неразрывно была связана с его полемическими трудами, а также сделанными в них важными богословскими выводами.
Учение святителя Григория Паламы
Варлаам Калабрийский утверждал, что для человека возможно лишь символичное, внешнее общение с Богом, так как Он, по его мнению, непознаваем. Григорий Палама противопоставлял этому тезис о возможности соединения человека с Богом. Фактически, святитель защищал тезис о единстве двух ипостасей в Иисусе Христе, на которых и основывал свою позицию.
«Символизм» Бога отрицается Паламой и через объяснение смысла таинств Церкви. Так, в Крещении верующему подается Божественная энергия, воскрешающая душу от болезни грехопадения. Понятие энергии святитель заимствует у Аристотеля как обозначение проявления природы какого-либо явления. Согласно Паламе, одним из выражений Божественной энергии был Фаворский свет, увиденный апостолами во время земной жизни Спасителя:
«И преобразился пред ними: и просияло лице Его, как солнце, одежды же Его сделались белыми, как свет» (Мф. 17, 2).
Бог, обладая нетварной энергией, передал ученикам Свет, который также обладал нетварной природой. В этой формулировке раскрывается и смысл обожения, соединения с Господом, в том числе и на примере таинства Евхаристии. Причащаясь Тела и Крови Христа на Литургии, человек «обожествляется» и приобщается к вечной жизни.
Благодать, по Паламе, не есть что-то внешнее, но Сам Бог, Который «есть Дух» (Ин. 4, 23). Соприкосновение или причастность Божественной энергии, благодати, есть и причастность Богу. Таким образом, Он непознаваем, но ощущаем и доступен человеку для общения. Бог не внешний авторитет или абстракция, но Личность.
«Когда Бог беседовал с Моисеем, Он не сказал: Я есмь сущность, но «Я есмь Сущий»» (Исх. 3, 14)»
Поскольку человек богоподобен, то соединение с Богом возможно в случае исполнения заповедей, кратко – в любви к Создателю и ближним. В то же время необходимо и очищение от страстей. Для этого Палама предлагает практику умно-сердечной молитвы. «Тела ваши суть храм живущего в вас Святаго Духа» (1 Кор. 6, 19) – на этих позициях стоит святитель, отвергая манихейско-дуалистическую теорию о неприятии материи. Сердце есть орган ума, который необходимо удерживать в пределах тела, а не вне его. Иными словами, тело, его органы выступают инструментами спасения, когда с помощью умно-сердечной молитвы, импульса мысли человек стремится к внутреннему очищению, перемене ума и стяжанию «духа мирного».
Но Бога нельзя описать словами и познать в категориях человеческого разума: «Он не есть существующий как превосходящий всё существующее… ничто из тварного не имеет и не будет иметь никакого отношения или близости к высочайшему Естеству», – говорит святитель.
«Фаворский свет неизменен сам по себе, но мы, как люди, можем его созерцать, в зависимости от степени нашей причастности Богу»
То есть Фаворский свет – это не сущность, а энергия, Дух Божий. С другой стороны, Палама, говоря о Божественном свете, осторожен, и не дает ему конкретных определений и формулировок, в чем остается последовательно верен высказанному тезису о непостижимости Бога в категориях человеческого ума. Фаворский свет неизменен сам по себе, но мы, как люди, можем его созерцать, в зависимости от степени нашей причастности Богу. «Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят» (Мф. 5, 8). Об этом говорит и Поместный Собор в Константинополе на своей очередной «сессии» в 1352 году, подчёркивая, что Бога никто не видел, но что доступна «естественная слава сверхсущностной сущности, нераздельно из нее происходящая и являемая по человеколюбию Божию лицам, очищенным умом».
Резюмируя учение святителя, можно сказать, что он подробно говорит через призму опыта исихастов об обожении как соединении с Божеством. Палама богословским обосновывает практику исихазма, чего до него не делал никто. Человек может познать, ощутить присутствие Бога в своей жизни, соприкоснуться с ним, но в рамках материального мира он ограничен в «инструментах» познания. Но через Иисуса Христа Бог явил человеку Свое Откровение и показал путь для перехода в иную духовную реальность – Царство Небесное.
Паламизм в православном богословии
Для мира западной философии Григорий Палама по-настоящему был раскрыт протоиереем Иоанном Мейендорфом. И хотя до русского священника за тему осмысления средневекового апологета исихазма брались Кривошеин, Станилоэ, Лосский и Керн, их труды не вызывали широкого интереса. По словам митрополита Каллиста Уэра, «в изложении Мейендорфа паламизм был не только исчерпывающе укоренен в святоотеческой традиции, но также получил основание подлинного библейского понимания единства человеческой природы».
В своих трудах и, в частности, в корпусе работ, посвященных учению Григория Паламы, отец Иоанн прослеживает мистическую христианскую традицию от египетского монашества до русских святых XIX-XX веков. Под мистикой понимается не оккультная практика, но способность человека видеть Бога через созерцание Божественного света внутри самого себя.
И Палама, несмотря на критику западных «прагматиков», опирающихся на логику ограниченного разума, был прежде всего человеком религиозной практики. Трактаты святого о Божественных энергиях вытекали из личного опыта созерцания. Богословские обоснования Паламы основывались на теории, почерпнутой им из трудов древних отцов Церкви. Вместе с тем Палама не был традиционалистом в негативном, косном понимании. Он творчески осмысливал наследие предшественников, предупреждая, чтобы его судили прежде всего по главным, а не второстепенным элементам его учения. Богословие Паламы исходило из реальных религиозных практик, а не наоборот, из теоретических умозаключений, свойственных западной схоластике. А отец Иоанн Мейендорф вызывал интерес современников не просто сухим раскрытием учения святителя-исихаста, но раскрытием причин разновекторности движения цивилизаций Запада и Востока.
Палама и его полемика, происходившая на фоне «исихастских» настроений христианского Востока, совпала по времени с секуляризацией культуры и зарождением гуманизма на Западе. Святитель Григорий активно развивал мысль об обожении, преображении, синтезе Божественного и человеческого. В это время в Европе начинался слом традиционной культуры, когда в центр мировоззрения был помещен не Бог, а человек. По словам самого Мейендорфа, очевидно, что западная цивилизация зашла в тупик. Он, как и ряд других представителей Русской Церкви в изгнании, делал эти выводы еще в 60-70 годы XX века, наблюдая за развитием культа потребления и нарастающим нравственным сломом последних устоев традиционной культуры.
Мейендорфа сложно обвинить в обскурантизме и ретроградстве, в том числе и благодаря его широким взглядам. Но он убежден, что Палама, недооцененный западными философами, «не отвергает положительного значения «этого» мира, но дает богословский ключ к его пониманию, к понимаю взаимоотношений с Богом». Священник резюмирует, что жизнь человека, а в данном случае целой цивилизации, теряет всякий смысл и надежду на конечное спасение.
Победа паламизма в XIV веке сыграла решающее значение для всей культуры христианского Востока. Учение Паламы о нетварных энергиях, включавшее, безусловно, базовое понятие исихазма как безмолвия и практики умно-сердечной молитвы, объединило ревнителей православия в разных странах. Паламизм значительно повлиял на культуру Руси, выразился в личном и общественном подвиге преподобного Сергия Радонежского, произведениях церковного искусства Андрея Рублева и Феофана Грека, деятельности митрополита Киприана. Всех последователей учения Паламы привлекало живое, а не законническое, сухое восприятие Бога.
В трудах подвижников Руси своего времени чувствовалось искреннее религиозное чувство, понимание величия Божия и Его несводимость к узким категориям человеческого разума. Вместе с тем подвижники опытным путем достигали понимания присутствия Бога в их жизни и Его безграничной, отцовской любви. Шедевры древнерусской литературы, архитектуры, иконописи, дошедшие до наших дней, являют собой картины нетварного Божественного света, выраженные в памятниках материальной культуры святыми православными людьми.
Невозможно представить современное православное христианство вне традиции исихазма. Исихазм стал для христиан путем очищения, просвещения и обожения человека в Духе Святом. Помимо этого, святитель Григорий вывел учение о Божественных энергиях и сущностях, а также нетварности Света Божьего. Палама доказал и общение Бога с миром людей, а не Его отстраненность, как считали деисты.
В своих полемиках святой свидетельствует, что споры на богословские темы должны быть подчинены не мирской целесообразности, а спасению, которое достигается через покаяние и нравственную жизнь. Исихазм Паламы не был отстранением от мира. Святой критиковал патриарха Иоанна Калеку за участие в заговоре против Иоанна Кантакузина и обличал зилотов за преступления в Салониках. Палама показал, что вмешательство пастырей в жизнь общества необходимо, чтобы соль не потеряла свой вкус, а христиане не перестали быть светом миру.