Виктор посмотрел по сторонам и, никого не увидев, подошёл к ближайшему кусту, оторвал пушистую гроздь и вдохнул пьянящий аромат.
***
Он очень любил сирень. У бабушки Веры в деревне росли большие кусты, и ее образ навсегда связался для него с запахом этих цветов.
Потом бабушка умерла, дом пришлось продать. Уже студентом, ради любопытства, съездил он туда. На месте их деревянного пятистенника – каменный коттедж, а на месте сирени – железный забор. Виктор стоял, смотрел на этот глухой забор, и у него болело в груди. Как будто вместе с этой сиренью кто-то выкорчевал часть его души. И закончилось детство.
…Виктор нюхал маленькую веточку и улыбался.
Ночью он отвёз жену Нину в роддом. Он хотел остаться там до конца родов, но врачи сказали, что времени ещё много, отправили домой спать и велели приезжать днём.
Но ему не спалось. Покрутившись пару часов в постели, он собрал жене и готовящейся появиться на свет долгожданной дочери необходимые вещи и поспешил обратно.
У роддома тоже цвела сирень. Огромные кусты – белые, нежно-розовые и сочно-фиолетовые.
– Девочку мою встречают, – пронеслось у Виктора в голове. – Пусть сразу увидит, как прекрасен мир.
Он вошёл в приемное отделение.
– Семёнова ещё не родила?
Он знал, что Нина позвонила бы. Но вдруг…
– Так… Минутку… Нет.
Виктор очень волновался, но был уверен, что всё будет хорошо. Не может не быть.
Он сел на лавочку в холле и задумался…
***
Никто не верил, что Нина станет его женой. Он и сам не верил.
Отличница и первая красавица в институте, единственная дочь важного городского чиновника, она пользовалась большой популярностью у противоположного пола.
А родители Виктора были художниками. Мама потом стала писать иконы. Сам он тоже неплохо рисовал, разбирался в церковной живописи, однако по их стопам не пошёл – с детства мечтал стать историком.
Ещё ребёнком, пока рядом с их домом не восстановили старую маленькую церквушку, ездил он с папой и мамой в Троице-Сергиеву лавру. И даже подружился с несколькими монахами. Один, отец Леонид, станет его духовником…
Как и все, Виктор был влюблён в Нину. Но попыток сблизиться не делал. Где он – тихий, застенчивый, робкий, и где она – гордая и неприступная красавица? Он лишь мечтал.
В своих мечтах видел он Нину в длинном белом свадебном платье. Выходят они из храма, рука в руке, звенят колокола. Им улыбаются родители. Кто-то пускает белых голубей… И бабушка Вера тут… Да, она умерла много лет назад, но это же всего лишь мечты… И сирень цветёт. Как та, из его детства.
Иногда представлял, что живут они в бабушкином доме, том, который снесли. Возвращается Виктор откуда-нибудь, а у калитки стоит Нина. Жена. Ждёт, волнуется. Увидела, заулыбалась. И сын у неё на руках. Нет… Лучше дочка. Верочка. Как бабушка…
А ещё собака большая с Ниной у калитки. Овчарка. У бабушки такая была, Майя. Тоже умерла давно.
Как же любил ее Витька. Лучшего друга у него, наверное, и не было. Приедет, мальчиком, на лето в деревню, и бегают они с Майкой по округе. На речку, в лес за ягодами. С ней не страшно.
Когда Майка умерла, ему долго не говорили, боялись. А как узнал он, есть перестал. Только лежал лицом к стене и плакал.
…И у них с Ниной будет собака. Такая же. И тоже Майя…
***
Как-то в воскресенье поехал Виктор в Лавру, к своему отцу Леониду. Навестить, поговорить.
Шёл от вокзала и, как всегда, мечтал. Он любил Сергиев Посад, особенно эти старые улочки со сбитым асфальтом и одноэтажными домами, утопавшими в зелени.
Москва с её суетой его тяготила. А здесь ему нравился сонный, раз и навсегда заведенный ритм, провинциальность, простота. Он шёл по этим улочкам, и ему казалось, что он где-то в прошлом. И Нина с ним.
…Служба в Лавре закончилась. Он достал мобильный телефон, чтобы позвонить отцу Леониду, приложил к уху и замер…
– Христос воскресе, чадо! – раздался «с того конца» весёлый голос.– Ты где?… Алло! Ты чего молчишь? Приём!
Виктор стоял с открытым ртом и, правда, молчал. Метрах в двадцати от него была Нина! Нина!!! В Лавре!
Подул ветер, сорвал с головы Нины лёгкий шарфик, и на лицо ей упала светлая прядь. Она убирала ее, а прядь всё падала и падала на лицо. И сверкала золотом на солнце. Как же Виктору хотелось взять и убрать с любимого лица эту непослушную прядь золотых волос…
– Эй, проснись!
Виктор вздрогнул. Рядом с ним стояла подруга Нины (он видел их вместе в институте) и дергала его за рукав.
– Ты же наш, из аспирантуры? Я тебя узнала.
– Да… Простите, – смутился он. – Виктор.
– Ольга… А вон Нина. Ну, ты знаешь, наверное. Нина, иди к нам.
А Виктор стоял и думал уже не о золотой пряди, а о том, как бы не сказать какую-нибудь глупость. И с ужасом чувствовал, как становятся ватными ноги.
– Чадоооо! – раздалось у него над ухом.
Это был отец Леонид.
– Звонишь и молчишь… Не узнаешь, что ли? Благословляться будем? Ну вот, другое дело! Бог благословит!
– Я… Да! Я поговорить… Вот Ольга. А это Нина.
Он беспомощно замер, не зная, что теперь делать.
– Ну, пойдем вон туда на лавочку, поговорим.
Виктор поворачивался то к девушкам, то к отцу Леониду и больше всего боялся, что они уйдут.
Но Ольга с Ниной никуда не ушли. Они с интересом смотрели на огромного Виктора с таким же огромным монахом и шептались.
***
– Нравится? – спросил Виктора отец Леонид. – Да ладно, не отвечай, вижу. О чем поговорить хотел?
Виктор косился на девушек.
– Что хотел-то?
– А?… Работу предлагают. В школе учителем.
– А ты сам как?
– Хочу.
– Ну, хочешь – иди. Только диссертацию не бросай. Бог благословит.
Они минуту сидели молча.
– Батюшка, я пойду?
– Ну, иди-иди…
Отец Леонид задумчиво смотрел вслед Виктору…
… До вечера они гуляли по Лавре. Сначала Виктор больше молчал, а потом разговорился. Он показывал девушкам свои «тайные уголки» и любимые места. Рассказывал о монастыре, о своём детстве. Провёл их без очереди к мощам – знакомый семинарист помог, Александр. Тоже чадо отца Леонида. Вчетвером они ели в семинарской трапезной. Тоже Александр договорился.
Девушкам нравилось, что они в Лавре уже как бы свои, ведь с их спутниками и с ними здороваются монахи. Их пустили туда, куда нет хода «простым смертным». Им казалось, что на них все смотрят и даже завидуют.
– Мы с тобой прямо как матушки, – шепнула Нине Ольга…
Нина много рассказывала о себе. Куда ездила с родителями отдыхать и что видела. О том, как случайно попала к ним с Олей в руки «Пасха красная» Нины Павловой и они помчались в Оптину пустынь.
– После этого у меня в жизни всё изменилось, всё, – говорила Нина. – Я теперь в Церкви. Родители за границу, а я – по святым местам. Правда, папа считает, что всё это глупости. Но пока «спонсирует». И сюда вот на выходных с Олей заехали. Помолиться об учебе. Экзамены же скоро. А тут ты…
– Ага, и женихов хороших попросить, – кокетливо улыбнулась подруга…
У Виктора перехватило дыхание…
– Преподобный Сергий, помогай…
***
– Мама, я это… Я сегодня с девушкой приду. Вы с папой будете дома?… Чаю попьём.
Мама Виктора, Ирина Петровна, тихонько охнула, как-то по-старушечьи всплеснула руками и медленно опустилась на стул, который ей предупредительно подставил муж, Сергей Степанович.
В комнате воцарилась тишина…
Больше всего Ирина Петровна боялась, что Витька ее никогда не женится. Пошёл он в отца – такого же огромного и такого же робкого.
До сих пор улыбалась она, когда вспоминала, как смотрел оторопело двухметровый студент-старшекурсник художественного училища Сергей Семёнов издалека на неё, «зеленую» абитуриентку. Смущался, краснел, бледнел… Так и смотрел год, пока не встретились они случайно в Коломенском на этюдах и не подошла она к нему сама.
Поженились они рано, но Витька родился, когда ей было 38. Они уже и не надеялись. Просто жили. Тихо, спокойно. Он писал свои картины, она – иконы, старались не унывать, но иногда ночами плакала Ирина в подушку. И уже не верила.
Когда появился сын, как будто солнце пришло в их дом. Сергей с Ириной и не думали, что можно быть такими счастливыми. И Витька рос счастливым.
Мальчишкой любил он сесть с мамой под плед и слушать, как она ему читает. И пироги ее любил. В доме у них часто пахло выпечкой, и они вечерами вместе пили чай на маленькой кухне. А еще любил, когда отец сажал его на улице на плечи, и был Витька выше всех. Всё вокруг ему было видно… Ну и деревню любил. Ту, где бабушка жила…
… – Ну я тогда тесто на пирожки пойду поставлю, – пришла в себя Ирина Петровна. – Девушка какие пирожки любит?.. Ладно, разных напеку.
– Ну, Витёк!.. Ты это… Серьёзно всё у вас? – спросил сына отец, когда жена ушла.
– Да.
– Нууу… Я вот что скажу, – Сергей Степанович помолчал, подбирая слова. – Молодец!
И, не зная, что делать дальше, пожал сыну руку.
В тот вечер Нина к пирожкам не притронулась. Не ела после шести. Но много говорила. Опять о себе. Со смехом вспоминала, как «таращился» на неё Виктор в институте и в Лавре. И что многие на неё так «таращились».
Виктор при этих словах сиял, как начинённый самовар. А Ирина Петровна, в первые минуты встречи радостно хлопотавшая вокруг потенциальной невестки, теперь больше молчала. И взгляд у неё был такой… Задумчивый. А Сергей Степанович в принципе был неразговорчив…
***
– Волнуешься? Жена рожает? – услышал Виктор ласковый голос. – Это была какая-то старушка в белом халате. – Не бойся, Господь не оставит.
Он опять задумался… То время для него, влюблённого и счастливого, прошло как при перемотке фильма. Одно, другое, третье… Так хочется остановить «плёнку», поймать «за хвост» мгновение, насладиться, надышаться, запомнить. Но оно мчится вперёд и исчезает где-то. А на смену ему другое.
О чем они с Ниной говорили в то время?… Она в десятый, сотый раз просила его рассказать, как он впервые ее увидел, что подумал, как влюбился, почему не решался подойти. А он рассказывал и не верил, что вот она – рядом. Он может взять ее за руку, поправить золотой локон.
Предложение…
– Ты хочешь, чтобы я стала твоей женой? – сама спросила его Нина.
– Да, – выдавил он.
Сам бы он не решился.
А она засмеялась…
***
Почему она выбрала его? Виктор не понимал. Нина и сама, наверное, не понимала.
Быть может, потому, льстило ей его молчаливое обожание. Или надоела бесконечная опека родителей и планы, которые строил высокопоставленный папа насчёт ее будущего. Или увлекла ее, новоначальную христианку, православная романтика. Все молодые люди вокруг неё были нецерковными, а у Виктора и мама иконы пишет, и духовник в Лавре, и «о высоком» с ним интересно поговорить…
Родителей Нины такой выбор дочери поверг в шок. Ссоры, скандалы, угрозы. Но в итоге смирились. Все же единственная дочь…
– И кем вы, молодой человек, планируете быть? – спрашивал Виктора за ужином, посвящённым знакомству, отец Нины, Виталий Маркович.
– Учителем.
– Учителем? Как романтично, – улыбнулась мать девушки, Виола Андреевна.
– Но непрактично, – заметил отец. – Я понимаю, что вы, православные – бессребреники, «рай в шалаше» и всё такое. Но семью же надо кормить. Наша дочь привыкла к хорошей жизни.
– Ну, папа, – нахмурилась Нина.
– Хоть рожать-то вы будете с умом, а не «как Бог послал»? – вставила «наболевшее» Виола Андреевна. – Ниночке ещё институт надо закончить.
– Мама…
– Ладно, ладно, – смягчился Виталий Маркович. – Найдём тебе хорошее место. Директором какого-нибудь лицея…
***
Свадьба была пышной. Раз уж их дочь выбрала себе такого неказистого жениха, то хотя бы здесь не мог Виталий Маркович ударить в грязь лицом.
На удивление, родители Нины сами заговорили о венчании:
– Всё должно быть как положено.
И договорились с «солидным батюшкой», который, по словам Виолы Андреевны, «работает со всеми серьёзными людьми. У Михаила Ивановича, зам. главы префекта, внучку крестил. Министру (женщина, благоговейно подняв глаза к потолку, прошептала имя министра) дом освещал. Вообще, со многими ТАМ знаком…».
– Не грусти, чадо, – успокаивал расстроившегося Виктора отец Леонид. – Главное – мир в семье. Мы же с тобой не расстаёмся. В выборе своём уверен? Любишь? Она тебя любит?
– Люблю. И она любит.
– Ну и слава Богу.
Но как и в тот день, когда Виктор встретил Нину в Лавре, отец Леонид задумчиво смотрел ему вслед…
…В общем, всё было «как у людей». Лимузины, шары, кукла на капоте, цветы, ЗАГС, брызги шампанского… Потом церковь, «солидный» батюшка, «оперный хор», колокола… Нина в белом платье, как мечтал Виктор, голуби, сирень в церковном дворе… Виталий Маркович совал певчим и служащим церкви крупные купюры, а Виола Андреевна с подругами потом на улице, звонко хохоча, бросала под ноги молодожёнам лепестки роз, монеты и какие-то зерна.
Батюшка долго говорил проповедь. Гости с нетерпением переминались с ноги на ногу, посматривали на часы и потирали урчащие желудки…
Чуть в стороне от собравшихся стояли родители Виктора. Огромный Сергей Степанович чувствовал себя неловко в своем старомодном коричневом костюме и как будто даже сутулился, стараясь казаться меньше. А Ирина Петровна крестилась и тайком вздыхала. Один раз даже смахнула слезу. Но этого никто не видел. На них вообще не особо смотрели…
А потом был ресторан… Пили, ели, говорили громкие тосты, танцевали. Виталий Маркович с Виолой Андреевной с какими-то извиняющимися лицами представляли друзьям и высокопоставленным коллегам своих новых «вынужденных» родственников и немногочисленных гостей со стороны жениха. Мол: «Вот так… Но сами понимаете, на что ни пойдёшь ради любимой дочери».
Апофеозом праздника стали ключи от новой квартиры, которые вручили молодым родители невесты. И никто почти не заметил, как, тихо попрощавшись, ушли Сергей Степанович с Ириной Петровной.
– Пап, мама… Что случилось? Может, ещё останетесь? – уговаривал их Виктор.
– Нет, сынок, устали мы. Всё хорошо, не волнуйся.
Ирина Петровна, через силу улыбаясь, поцеловала Виктора в щеку. А выйдя на улицу, расплакалась…
– Ну что ты, мать? Чего нагнетаешь, – проворчал Сергей Степанович. – Девушка вроде неплохая. Родители солидные. Всё будет хорошо.
– Да-да… Это я так… Расчувствовалась.
***
– Простите, как Семёнова? – подошёл опять Виктор к медсестре.
– Жива твоя Семёнова. Было бы что, уже сказали бы.
…Как жили молодые? Сначала, конечно, как в раю. А потом – по-разному.
Виктор работал и писал диссертацию. Нина заканчивала институт. Иногда ссорились, потом мирились. А у кого не бывает?
Как-то Виктор притащил домой охапку сирени, хотел порадовать жену.
– Ты что, куст ободрал? – с усмешкой спросила она.
И тут же об этом забыла. Не любила она простые цветы.
Не любила Нина и собак. Так что новой Майки, как из его детства, у них не получилось. Точнее, может, и любила, но когда щенок, принесённый Виктором домой, сгрыз Нинин ботинок, она потребовала его выкинуть. Пришлось отнести новоиспечённую Майку Сергею Степановичу с Ириной Петровной.
– Ну ладно, не дуйся, я же лучше собаки, – обнимала его вечером Нина.
Многое, о чем мечтал раньше Виктор, в реальности оказалось не совсем так. Да и ее девичьи мечты были иными. До жути банальная история.
Привыкшая к другой, вольной жизни, Нина со временем стала тяготиться однообразным семейным существованием. Она любила компании, а Виктор был домоседом. Он любил пирожки, как у мамы, а Нина совсем не умела готовить. Он считал, что его зарплаты учителя и репетиторства им хватало бы, а она то и дело намекала, что сколько ее папе ещё их содержать, и зря Виктор отказался от престижного лицея. Ещё пара-тройка лет, и стал бы он там директором. Нина, как и раньше, любила быть в центре мужского внимания, а он не понимал, зачем она со всеми заигрывает.
– Ну, милый, ты что, ревнуешь? – ворковала она, глядя на его мрачное лицо.
По воскресеньям они вместе ходили в храм, и Виктору это очень нравилось. Как тогда, в Лавре, он любовался на золотую прядь, выбивавшуюся из-под белого платка, убирал ее со лба жены (теперь уже с полным правом) и ласково обнимал ее за плечи. Он был влюблён и счастлив. А все эти их ссоры – всё это ерунда. Наладится… Да и нечасто они ссорятся, на самом деле.
Правда, со временем и церковь стала Нину тяготить. Пропал тот первый, неофитский задор, православная романтика сменилась православными буднями. То и дело стали раздражать ее навязчивые бабульки в храме, эти вечные посты… Разговоры «о высоком», которые так нравились ей вначале, теперь казались «душеспасительным бредом»… Опостылели поездки в Лавру вместо кафе или прогулок с подругами. Надоели батюшки с их вечными «завываниями» о грехах. И отец Леонид этот. Смотрит на неё странно так…
Да и муж стал раздражать. Рост два метра, а как ребенок. Бессребреник. Ольга вон, подруга ее, за сорокалетнего разведённого замуж собирается. Из семьи увела. И правильно. Нечего было жене клювом старческим щёлкать. О церкви забыла давно, и ничего, живет припеваючи. Как сыр в масле катается. Получше неё, Нины – первой красавицы в институте. Может, прав был папа? И Ирина Петровна ещё с ее вечными пирожками…
***
«Жить приходится не с мечтой, а с живым человеком»
– Ничего сынок, всем поначалу сложно, – говорила Ирина Петровна сыну, застав однажды очередную ссору. – Все мы об одном мечтаем, а жить приходится не с мечтой, а с живым человеком. Ты хочешь своё, а человек своё. Но время обточит. Главное, люби и не ругайся. И не жалуйся на неё никому. Третий в семье лишний, запомни. Даже мы с папой. Совет попросить – да, но не жаловаться. Я вон к бабушке твоей покойной, Вере, как-то прибежала. Такой, мол, растакой у меня муж. А она мне: «Иди, помирись сначала, а потом приходи жаловаться». И дверь перед носом захлопнула. Я помирилась, пришла, а жаловаться и не на что.
– Но у вас же с папой всегда всё было хорошо…
– Это когда ты родился, всё было хорошо. Мы же старые уже были, чего нам делить. А по молодости и обиды, и слезы, и дверьми хлопали. Я хлопала. Папа твой тихим всегда был. Упрямым только. Я вокруг него прыгаю, кричу. А он насупится и молчит. Только с ноги на ногу переминаемся. И всё равно по-своему сделает. А вы же молодые совсем, Нина – вообще девочка. Повзрослеет. Ребёночек родится, всё наладится. Это же счастье какое – детки. Я тебя вон всю жизнь ждала и с тобой как заново родилась. По воздуху летала.
***
Забеременела Нина через три года. К тому моменту скандалы у них стали делом обычным.
Но в тот день Нина встретила мужа непривычно приветливо. И пока он ужинал, сидела напротив и смотрела на него.
– Ты чего такая? – спросил Виктор.
– Да так… – улыбнулась Нина.
– А чего не ешь?
– Не хочу… Не могу. Тошнит что-то.
– Может, врача вызовем?
– Не надо врача… Тут другое.
– Что?
– Да что ты такой непонятливый! Беременная я!
И Нина обиженно отвернулась.
Виктор встал перед ней колени и обнял.
– Любимая…
С этого дня он хлопотал вокруг жены, как наседка. А она то капризничала, то становилась мягкой и нежной, то плакала, то требовала ночью шоколадку, а потом сокрушалась, что стала толстой и страшной.
– Говорила же мама подождать с детьми. Девчонки все вон, красавицы, а я как корова!
– Ты у меня самая красивая!
– Какая красивая! Я в салоне нормальном последний раз до свадьбы ещё была.
– Так вот недавно же…
– И не влажу ни во что. Надеть нечего…
– Зарплату получу – поедем за вещами.
– От зарплаты до зарплаты, как нищие! Надоело! У папы приходится просить. Стыдно!.. Болит всё… Отвези меня в больницу! Не могу больше.
И Виктор вёз. Но с полпути они возвращались обратно. Отпускало.
В общем, всё, как положено при беременности. Но он был счастлив. Мама же сказала: «Родится ребёночек – всё наладится». И он верил.
– Только ты маме своей скажи, чтобы пирожков больше не приносила. Не могу я этот запах…
Беременность протекала нормально. Анализы и скрининги – без отклонений.
– У вас чудесная девочка, – сказала врач на очередном УЗИ.
– Давай назовём её Виктория, – предложила Нина.
– Я хотел Вера, как бабушку звали…
– А я хочу Виктория! Победа! – настаивала Нина. – Виктория Викторовна! Двойная победа! Чтобы всё у неё в жизни было лучше всех!… А не как у меня, – нахмурившись, добавила она…
***
…Виктор не мог больше сидеть. Он вышел на крыльцо роддома и вдохнул пьянящий весенний воздух.
– Вы Семёнов? – раздалось у него за спиной.
Это был врач.
– Да! Родила? Всё хорошо? Как жена? Как дочка?
– Родила. С женой всё нормально.
– А дочка?
– Мы сейчас не можем с полной уверенностью говорить, но по всем признакам у вашей девочки синдром Дауна.
Виктор почувствовал, как прилила к голове кровь… Он пошатнулся. Промелькнула перед глазами вся жизнь. Всё же было хорошо? А теперь? Что будет теперь?
– Сигарету?
Виктор пробовал курить несколько раз в юности, ему не понравилось. Но сейчас он закурил. И закашлялся…
– Доктор, вы уверены? Может, это ошибка? Жена обследовалась, всё же было нормально.
– Так, увы, бывает. Мы взяли кровь, вам надо ее отвезти… Я дам адрес.
Виктор сел в машину. В лобовое стекло были видны кусты сирени.
– Девочку мою встречают, – пронеслась в голове недавняя мысль. – Какую девочку? У неё же синдром Дауна… Так… Жена… Нина… Надо ей позвонить.
– Она урод! Ты понимаешь? Урод! Овощ! Инвалид! Моя дочь – урод! – кричала Нина в трубку. – Я ее даже на руки не могу взять. Она противная! Ты бы видел, какая она противная! Это всё из-за тебя! Мама же говорила – подождать! Папа был прав! Прав!
– Нина, Ниночка, успокойся…
– Сам успокойся! Врачи говорят, можно отказаться. Прямо сейчас! Она будет тупая, страшная, она испортит мне жизнь! Я не хочу быть матерью даунихи! Как я ее людям покажу? Мать даунихи с блаженным нищим мужем-идиотом.
Виктор не выдержал и положил трубку.
Отец Леонид…
– Батюшка, у неё синдром Дауна!
На другом конце молчание… Потом раздался тихий голос.
– У Бога не бывает ошибок. Помни! Всё будет как надо…
– Что там говорил твой поп?!? – кричала опять в трубку Нина. – Молитесь, и всё будет хорошо?! И что? Где твой поп? Поклоны бьет? Молитовки бубнит?… Что у Бога не бывает?.. Ошибок? Да пошёл он! А Бог твой где? Где?! На облачке? Бородкой трясёт? Понятно, не им уродку растить!..
– Виталий Маркович! Это Виктор…
– Я знаю! Мне Нина звонила! Значит, так! У меня не будет внучки-дауна! Ты слышишь? Ты вообще понимаешь, кто я? Мне нужны нормальные внуки! Пишите отказ! И чтобы ни одна живая душа не знала! Умерла во время родов! Понял? Виола вон даже слышать не хочет ничего…
– Мама! – Виктор поперхнулся слезами. – Мама. У нашей дочки синдром Дауна… Мамочка… Что мне делать?
Ирина Петровна молчала…
– Мама…
– Ничего, сынок, ничего. На всё воля Божия. Ребёночек же…
***
Положительный анализ придет через десять дней. Трисомия 21-й хромосомы.
А пока Верочку забрал себе Виктор. Вместе с ней он переехал обратно к родителям. Да, он назвал дочь Верой, как бабушку. Нина от дочери отказалась. Вскоре они развелись.
Заботу о девочке взяли на себя его родители. А Виктор как-то пытался жить, ходил на работу, дома брал дочь на руки и долго-долго смотрел на неё. Иногда даже чувствовал нежность, но больше – растерянность. Верочка тоже долго смотрела на него. Пристально, внимательно. Как будто спрашивала: «Папа, что будет дальше?». А он не знал.
Она не доставляла хлопот и не плакала. Только вот так смотрела. Иногда от этого взгляда у Виктора мурашки шли по коже. Как будто девочка всё знала – про себя, про него, про Нину, про жизнь.
Верочку очень полюбила Майка, та, которую когда-то велела выгнать Нина. Она часто ложилась рядом с малышкой и грела ее своим тёплым боком. А девочка как будто даже улыбалась. Криво, неуверенно, беззубо…
Ирина Петровна поплакала дня два, а потом свою любовь, всю нежность отдала этой маленькой девчушке с умными раскосыми глазами.
Она читала ей книжки, рассказывала стихи, придумывала какие-то незамысловатые сказки. И пела на ночь:
Закрывай, принцесса, глазки,
Баю-баю, ангел мой.
Верь, когда-нибудь из сказки
Принц придет и за тобой.
Золоченая карета
Повезет тебя к мечте —
К встрече с утренним рассветом,
К ясной утренней звезде.
И казалось, Ирина Петровна сама что-то важное брала от этой крохотной девочки. Что-то чистое, светлое, тёплое. Она как будто помолодела даже. Расцвела.
– Да уж, принцесса, – ворчал Сергей Степанович. – Где мы ей принца-то такого найдём?
Сначала дед сторонился внучки, только смотрел издалека. А однажды подошёл и взял неуверенно на руки:
– Надо же… Человек… Смешная. Витёк! Витёк! Глянь. На тебя похожа.
А Виктор молчал. Он вообще с того дня в роддоме как будто окаменел.
«Он то любил ее, то ненавидел. То готов был всё простить, то не простить никогда. А порой ему было всё равно, как будто выгорело всё внутри»
Нет. Часто ему было больно. Что такая у него Вера. Что ушла Нина. Его любовь, его мечта! Ушла вот так… Бросив его и их дочь. Всё разрушив. И ни разу за это время ничего о ней не спросив. Она не звонила, не отвечала на звонки. Просто исчезла из их жизни. Как будто и не было ничего.
Он то любил ее, то ненавидел. То готов был всё простить, то не простить никогда. А порой ему было всё равно, как будто выгорело всё внутри. Иногда он так хотел, чтобы эта выжженная пустота хоть чем-то заполнилась. А иногда не хотел. Так проще.
Он не звонил отцу Леониду. А родителей просил говорить, что его нет, занят, уехал. Он даже дочь пока не крестил. Как будто обиделся на Бога. И молиться не мог. Только посмотрит иногда на икону и отвернётся. Что этот Бог может ему сказать? И так всё ясно.
***
Первый приход врача, строгой пожилой женщины…
– Зачем вы ее взяли? Она же все равно ничего не сможет делать. Да и мать от вас ушла…
– Она всё сможет! – несвойственно резко для неё ответила Ирина Петровна и взяла Верочку на руки.
– Ну, хотите – растите, что могу сказать. Пупок вон обрабатывайте. Смесью кормите… Но я бы вам советовала… Да уберите вы вашу собаку! Рычит ещё на меня!
– До свидания.
От второго патронажа они отказались…
Прошло несколько дней. Звонок в дверь.
– Вить, открой, я Верочку кормлю, – крикнула Ирина Петровна.
– Здравствуйте, я ваша новая медсестра, Луша. Лукерья.
– Ничего себе имя, – подумал Виктор. – Луша-клуша. Нет, ну точно клуша.
Медсестре на вид было лет двадцать. Маленькая, она едва доходила Виктору до плеча. Худая. Вся серая какая-то. Свитер серый растянутый. Брюки серые. Волосы серые, собраны в жиденький хвостик. Мышь прямо. И нос острый.
– Зайти-то можно?
– А, простите, проходите. Мам, это из поликлиники.
– Мы же просили не приходить, – сказала Ирина Петровна.
– Я так, на всякий случай. Я же новенькая, надо знать участок. У вас младенец. Вдруг что. Так, кто тут у нас? Иди-ка сюда, красавица.
Луша взяла девочку на руки.
– И как тебя звать, принцесса?
– Вера! – буркнул Виктор. – У неё синдром Дауна.
– Я вижу, не волнуйтесь. Ну, солнышко, будем раздеваться? Тетя тебя не обидит. Только посмотрит. Какая ты умница! Заинька… Ну что я могу сказать, у вас чудесная девочка. Просто красавица…
– Но…
– Никаких но! Эти дети прекрасно развиваются, они такие чудесные, если бы Вы знали. Божьи дети. У меня племянник такой. Вы ещё Бога будете за неё благодарить… Ну что, солнышко, до встречи. Вера… Имя какое красивое. У меня бабушку Верой зовут. В деревне живет. Это она меня Лушей назвала. Смешное имя, да? Луша-клуша.
Лукерья положила девочку на диван, и тут Вера расплакалась. Наверное, впервые. Как будто не хотела отпускать.
– Не плачь, принцесса, я ещё приду к тебе. Обязательно приду.
А рядом крутилась Майка и пыталась лизнуть руку этой смешной медсестры.
– А сирень какая у вас во дворе красивая, видели? – уже в дверях сказала вдруг Луша. – Отцветает уже. А когда Верочка родилась, самое буйство было. Сама природа вашу девочку встречала…
Виктор подошёл к окну. Да, последние грозди сирени. Взять бы сейчас одну веточку и вдохнуть аромат…
***
– Надо же. Пирожками пахнет, – подумал Виктор. – Как давно мама не пекла пирожки. А когда ей? Она же всё время с Верочкой.
– Сынок, это ты? – крикнула из кухни Ирина Петровна. – Иди сюда! Бери, пока свеженькие. Твои любимые, с картошкой. А те вон с чечевицей. Луша делала. Вкуснота какая, ты не представляешь.
– Луша? Какая Луша?
Ирина Петровна показала глазами в сторону комнаты.
Там, на диване, укрывшись пледом, сидела та странная маленькая медсестра. Она держала на руках Веру и читала ей книжку:
Мишка косолапый по лесу идёт.
Шишки собирает, песенку поёт.
Шишка отскочила, прямо Мишке в лоб…
А рядом, блаженно зажмурив глаза, лежала Майка.
– Так мама мне когда-то читала, – промелькнуло в голове у Виктора. – Под этим же пледом.
Он кашлянул…
– Ой, простите, я вот мимо проходила, решила проведать, – смутилась Лукерья. – У меня же выходной. А Ирина Петровна предложила пирожки состряпать… Вы простите, я сейчас уйду… А Верочка у вас такая умненькая – маленькая, а всё понимает, слушает…
– Да нет, что вы. Сейчас чай будем пить, – появилась в дверях Ирина Петровна.
Они пили чай, разговаривали. Луша – о своей бабушке Вере, о деревне, которую она очень любит. О племяннике с синдромом Дауна. О сирени у бабушкиного забора. Всё детство ее было пропитано ее пьянящим ароматом. А еще – запахом малинового варенья.
А Виктор слушал, и ему казалось, что он вернулся в прошлое – где не было ещё боли, страха и предательства. Где ему было хорошо и радостно. Где он мальчишкой бегал босиком по росе и знал, что впереди долгая счастливая жизнь. «Что она говорит? Что босиком любила бегать? Странно как…»
В комнате в кроватке заплакала Верочка. Ирина Петровна хотела встать…
– Сидите-сидите, я сама подойду, – успокоила ее Луша.
Садилось солнце… На прощанье оно заглянуло в окно и осветило кухню.
– Смотри, принцесса, как красиво! – сказала Луша, подойдя с Верочкой к окну. – Это солнце – для тебя. Весь мир – для тебя!
Они стояли у окна в вечерних лучах…
«Надо же… А волосы у неё не серые, а пшеничные, – думал Виктор. – Красивые. И глаза голубые. И не мышь никакая, а светлая и теплая, как ромашка…»
…Через год у них родится сын, Мишенька. А ещё через два – Валя.
Однажды Виктор наткнётся в соцсетях на фотографию Нины. Она будет держать на руках девочку, а внизу будет написано: «Виктория! Победа!».
Он выключит компьютер, обнимет маленькую, располневшую от родов жену, свою любовь, своё счастье. Прибегут дети, залезут к ним под плед. Рядом ляжет собака Майка. На столе в вазе – букет сирени. Всё как в его мечтах.
– Мама! – скажет вдруг Верочка. Впервые.
Ей шёл четвёртый год.
– Доченька, моя родная, солнышко, как же я тебя люблю, – заплачет Луша.
– Что говорил отец Леонид? – вспомнит Виктор. – У Бога ошибок не бывает… Их и правда не бывает. Надо заехать к нему в Лавру на выходных. Очень батюшка любит его Лушу. Прямо глаза светятся. А потом – в деревню. К бабушке Вере. Лушиной бабушке. Обратно в детство. Он будет идти к старому деревянному дому, утопающему в кустах сирени, и нести на плечах Верочку, как когда-то папа носил его. Девочка будет смеяться, и не будет в мире человека счастливее её. А рядом будет бежать счастливая Майка. Все они счастливые! Он, Луша, Вера, Миша, Валя! Ирина Петровна, Сергей Степанович. Старенькая бабушка Вера! Все! Жизнь вообще прекрасна! Все, все в этой жизни должны быть счастливы!