Вечером 31 декабря город готовился к встрече Нового года. Праздничная иллюминация разноцветными светлячками облепила ветви обнаженных деревьев, высаженных вдоль городских автострад. С нею длинная декабрьская ночь превратилась в сказку.
Чудилось, что если немного подождать, то можно будет увидеть позолоченную карету, везущую Золушку на встречу с отважным принцем. Или, как минимум, упряжку Санты, лихо несущуюся над жилыми домами, где хоть и не верят в его существование, но тем не менее, ждут.
У городской елки толпился народ. Пока родители заканчивали последние приготовления к празднику, бабушки и дедушки «выгуливали» своих внучат, чтобы те не путались у взрослых под ногами. Крики и визги съезжающих с горок малышей порой перекрывала музыка из динамиков, спрятанных около избушки Бабы Яги. Дед Мороз и Снегурочка, единорог и зайцы, вырезанные из ледяных глыб, стояли на страже высоченной столетней ели, мигающей разноцветными огоньками. А сами ледяные фигуры и тех, кто резвился возле них, охранял наряд полиции. Всего через несколько часов толпы народа устремятся сюда, превращаясь в детей, позабыв на какое-то время о биржах, ценах, проблемах и веселясь не хуже своих чад.
В магазинах тоже царило предпраздничное оживление. Всякого рода салаты и закуски смели с прилавков еще утром. Ввиду долгих предстоящих каникул люди старались затариться на несколько дней вперед, чтобы не пришлось выходить из дома ради булки хлеба или пачки масла. Для огромного количества тортов не хватило места в холодильнике, и они высились Вавилонской башней прямо посередине супермаркета. Продавцы в коронах Снегурочки, и без того обычно вежливые, сегодня были еще и добрые. Их лица озаряли неподдельные улыбки, а глаза лучились радостью и осознанием момента. Никто из покупателей не скандалил. Сегодня всем хотелось быть участливей и ближе друг к другу. Грядущий праздник смягчил людские сердца. Хотелось сделать что-нибудь приятное не только родным и знакомым, а просто так подарить первому встречному комплимент, поздравить «с наступающим», чтобы и от его улыбки кто-то в свою очередь согрелся, расправил плечи и с надеждой посмотрел в будущее.
Все от Нового года ждали чуда, обновления, каких-то невероятных возможностей. Казалось, достаточно съесть 12 виноградин под бой курантов – и вот, ожидаемые перемены у тебя в кармане. Не надо ни напрягаться, ни самому меняться, чтобы жить припеваючи.
Трофим стоял в раздумье перед горой из сладостей и почесывал голову. Одни торты покрывали розы, другие – орехи, на некоторых красовались фрукты, залитые желе. Были бисквитные и песочные, с заварным кремом, со взбитым сливками и, разумеется, облитые шоколадом. Имелись и детские с различными зверушками, и взрослые – с «горячими» надписями. На любой вкус и кошелек и все взывали об одном: «Купи!»
– Что ли купить? А зачем? Жена была охотница до всяких там тортов. А мне разве много надо?
Жена Резеда умерла три года назад, аккурат когда Трофим вышел на пенсию. Она так сильно переживала, что у мужа обнаружили опухоль, что сердце пожилой женщины не выдержало… И вырезанная у него опухоль оказалась доброкачественной, и чувствовал он себя теперь вполне сносно, а человека рядом уже не было. Эх, жизнь!
Купив пачку пельменей, три мандарина и чекушку, ставшую после смерти Резеды его постоянной спутницей, он поспешил в свое убогое жилище. Спать он лег рано. Чуткий сон Трофима еще долго тревожили музыка и радостные восклицания молодых соседей за стенкой. Звуки взрывающихся петард тоже не давали покоя, прекратившись только часа в три. И на город постепенно стало опускаться обычное затишье, такое вожделенное для измученных жизнью стариков.
***
Утро нового года было серым и каким-то подчеркнуто будничным. Злой северный ветер гнал поземкой колючие снежинки, поневоле перенимавшие у него скверный характер, и со всей силой жалившие редких в этот день прохожих. Обрывки мишуры, еще вчера бывшей очень актуальной, а сегодня уже совсем ненужной, в судорогах трепыхались, случайно зацепившись за ветки кустарника.
Чуда и в этом году не произошло. Всё как всегда: что вчера, то и сегодня – никакой разницы.
Рука Трофима потянулась к чекушке. Нет, он не пьяница. Это ради праздника. К тому же, если бы он хотел напиться, то купил бы поллитра, а не такую мелочевку.
Нежданно в прихожей задребезжал телефон. Неужто кто-то вспомнил старика? Возможно, это будет единственным развлечением на весь день… В телефонной трубке зазвучал жизнеутверждающий щебет племянницы, поздравляющий дядю Трофима с праздником, а ее дочка спела двоюродному дедушке новогоднюю песенку.
– Дядя Трофим, а ведь мы к вам с нуждой, – переключилась на просительный тон племянница.
– Что такое? – оживился пенсионер.
– Решили Вику крестить, но ей как несовершеннолетней необходим крестный. Будете им?
– Да я…вроде как …это…
– Что?
– М-м-м…
– Не поняла.
– А сама-то что не станешь крестной?
– Родителям нельзя.
– Странное правило. А Мефодий? Или родному дедушке тоже не полагается?
– Дедушке можно. Но вы ведь знаете папу – еще тот атеист. Мама согласилась бы, только она сама некрещеная. Выручайте, дядя Трофим. Вы не такой упертый, как папа.
– Муж-то не против, что дочку надумала крестить – он же у тебя вроде другой веры?
– Ильшату вообще без разницы – церковь или мечеть, лишь бы его самого верой не напрягали.
– Раз такое дело…
– Да, да, да! Только, дядь, я от подруги слышала, что крестный во время таинства должен наизусть прочесть Символ веры.
– А это что еще за фрукт заморский?
– Это такая молитва.
Боясь, что это обстоятельство может помешать их планам, Маша быстро добавила:
– Я думаю, ничего страшного не случится, если прочтете ее по бумажке. У вас есть ручка? Сейчас продиктую текст, а вы записывайте.
– Ладно, Марусь, не трать телефонные деньги. Я сам найду этот…Символ веры, что ли?
– Где? – удивилась племянница.
– Неважно. Ты, главное, готовь, что там остальное полагается.
Трофим, как и его брат, особой религиозностью не отличался. Конечно, в отличие от Мефодия, он не причислял себя к воинствующим атеистам. Скорее к тем, кому такие вопросы, как мужу Маши, были «по барабану». Но не бросать же человека в беде, раз ему почему-то креститься приспичило?
***
Когда массивная трубка коснулась рычага старенького телефона, в Трофимовой квартире вновь образовался вакуум. Включать телевизор не хотелось. Читать было нечего. И он подошел к окну, наблюдая, как ворона, сидя на раскачивающейся во все стороны ветке голого клена, борется со свирепым ветром, втягивая шею как можно глубже и плотнее прижимая к себе растрепанные крылья. Поневоле взгляд старика скользнул ниже. Кто-то на помойку уже вынес полностью осыпавшуюся елку, даже не удосужившись снять с нее игрушки и мишуру. Вдруг Трофим увидел соседа по лестничной площадке, выносящего мусор, и какая-то шальная мысль озарила его морщинистое лицо. Схватив куртку, шапку и на босу ногу прыгнув в ботинки, он как мог быстро заковылял из квартиры. С соседом они столкнулись в дверях.
– Коля, привет! С Новым годом! Помнится, у тебя была «Большая советская энциклопедия»? Мне понадобились кой-какие сведения оттуда.
– Проходи, – Николай широким жестом открыл входную дверь в свою квартиру, приглашая соседа в гости.
В лицо Трофима пахнуло сразу всеми запахами праздника и домашнего уюта, от которых он совершенно отвык. Валентина, полноватая хлебосольная хозяйка, стала звать Трофима к столу.
– Я только на минуточку, – мялся он у двери, теребя неизвестно зачем взятую шапку, – Племянница просила узнать кое-что, вот я и вспомнил про вашу энциклопедию.
Информация, полученная из книги, была достаточной лишь для того, чтобы оценить, насколько ловко в советское время «пудрили мозги» и, говоря о предмете, фактически ни о чем не рассказывали.
– Да…шифровались, – вслух проговорил Трофим, выходя на улицу и надевая теперь очень кстати оказавшуюся у него шапку. Идти было некуда и незачем. Оставалось, признав свою несостоятельность, вернуться домой и позвонить племяннице, чтобы та всё же продиктовала Символ веры, раз он так необходим.
«Действо захватило пенсионера и он хрипло рассмеялся,
на мгновение забыв все горести своей жизни»
– Э-эх! Круто! Еще вираж. Переходим на сверхгалактическое ускорение. У-э-у… – раздалось у него сзади.
Трофим обернулся. Мальчишка лет 12-ти, задрав голову, подставлял под порывы ветра свои раскрасневшиеся щеки и как-то странно двигался, словно лицом ловил снежинки или уворачивался от них, радостно при этом взвизгивая.
– Ты что за шкет? – удивился Трофим, разглядывая соседского сорванца.
– Я не шкет, я Серега.
– А что кричишь?
– Это я в «Звездные войны» играю. Посмотрите наверх. Снежинки летят кучей навстречу, как звезды в заставке к фильму.
Трофим задрал голову, подставляя ветру свое потрепанное годами лицо. Белые кристаллы неслись, словно из одной точки, и расходились около глаз, напоминая вид разъезжающихся железнодорожных путей. Если немного двигаться, от некоторых снежинок можно было увернуться.
Действо захватило пенсионера и он хрипло рассмеялся, на мгновение забыв все горести своей жизни. Парнишка тоже продолжил свое занятие. Так они и стояли какое-то время – старый да малый, окунувшиеся в детскую забаву, словно ничего, кроме снега, больно ударявшего в лицо, не существует.
– Серегой звать, значит, – продолжил Трофим диалог, возвращаясь в реальность. – Скажи мне, Серега, что ты делаешь, если нужно что-то узнать, а в энциклопедии этого нет?
– Конкретизация…лезу в Инет, конечно.
– А для меня сможешь туда…слазать? Надеюсь, он не очень глубоко располагается? Очень, понимаешь, нужен текст одного чрезвычайно важного… м-м-м…документа.
– Налоговую декларацию что ли оформляете? – встрепенулся мальчонка, переставая следить за снежными потоками.
– Почему именно налоговую? Нет, гораздо важнее – Символ веры. Слыхал про такой?
– Не-а.
Дверь Серегиной квартиры открыла его молодая миловидная мама. В ней Трофим узнал девчушку, как ему казалось, еще недавно бывшую не намного старше Сереги и часто пробегавшую мимо него со своим неизменным «здрасте». Сбивчиво и путано обрисовав ей свою нужду, Трофим был допущен к заветному компьютеру. Небрежный тычок Сереги в какую-то кнопку на панели компьютера, и он заурчал, запищал, замигал и, разрешившись приятной музыкой, заменил приветствие голубого экрана на изображение войны монстров с роботами.
Набрав в поисковике «Символ веры», в ответ они получили ссылки на несколько тысяч страниц.
– Вот что значит чудеса техники, – восхитился Трофим, по-стариковски шлепая рукой свою коленку, когда Серега нашел ему нужный текст. – Сейчас. Подожди. Не убирай с экрана. Я его быстро перепишу.
– Зачем переписывать? – удивился мальчишка и, немного подвигав мышкой, послал содержимое страницы на печать. Откуда-то со стороны что-то взвизгнуло, охнуло, и вот Трофим держал в руках распечатанный Символ веры.
Вечером, зубря малознакомые слова, Трофим ворчал:
– Понятно, что я «верую во Единого Бога». А вот почему я должен верить в Церковь? Чего в нее верить-то? В купола или в стены крашеные? Еще бы написали, верить в дома, что они стоят, а не летают по воздуху, как самолеты. Вздор-то какой!
***
«4 января Вику в церковь провожал неверующий дедушка Мефодий, некрещеная бабушка Галя, мама и безразличный к религии отец».
Крестить внучатую племянницу решили 4 января. Ее маму кто-то напугал, будто 19 января, в праздник Крещения Господня, всех крещаемых будут погружать в прорубь на реке, какой бы ни был мороз в тот день. Рисковать и проверять, насколько верен этот слух, они не стали. К тому же хотелось уложиться в новогодние праздники, пока вся семья вместе. 4 января Вику в церковь провожал неверующий дедушка Мефодий, некрещеная бабушка Галя, мама и безразличный к религии отец. Пока дошли до храма, бабушка тоже решила креститься и теперь молча стояла в очереди церковной кассы, чтобы оплатить два крещения, стоически перенося беззлобные подтрунивания мужа.
Трофим добирался до храма с другого конца города. Подойдя к небольшой церквушке, затерявшейся среди городских высоток, он задрал голову, как это делал Серега три дня назад. Сегодня снег не шел. Природа словно дремала после яростных метелей предыдущих дней. Черные галки переминались с ноги на ногу на крыше храма, иногда лениво взлетали, вскрикнув по совершенно непонятному постороннему взгляду поводу. Возможно, из-за небольшой оттепели, несмотря на Новый год, почему-то веяло весной.
Здороваясь с родственниками, Трофим потрепал Вику по голове и передал ей детский новогодний подарок, купленный им накануне в магазине вместе с неизменной чекушкой. Хоть и находились они в одном городе, внучатую племянницу он видел третий раз в жизни. Девочка радостно вцепилась в картонную коробку, разукрашенную по мотивам русских народных сказок, словно никогда не видела конфет. Глядя на это, Трофим немного расстроился.
– Эх, знал бы я, что ты так обожаешь сладкое, купил бы подарок побольше! Вот бы Резеда обрадовалась, что нашла еще одну любительницу конфет.
– Что вы, что вы, дядя Трофим! – запричитала Маша, отбирая подарок у дочки и пряча его в свой пакет, – Чего-чего, а конфет у нее полно. Уже приходится ограничивать, чтобы щеки не покрылись диатезом.
В крестильне на Трофима повеяло стариной. Широкие крашенные в коричневый цвет половицы, которые теперь не встречались ни в одном даже в самом задрипанном помещении, покрывали длинные домотканые пестрые дорожки. Со стен на вошедших взирали серьезные лики святых, несущих на себе отпечаток постов, молитв и иных духовных подвигов. Посередине комнаты стоял огромный чан, покрытый крышкой с позолоченным крестом наверху. В углу женщина в платочке поправляла фитилек в едва теплящейся лампадке. Подхватив два пустых ведра, она куда-то вышла.
Обстановка поневоле напомнила о его с братом Мефодием крещении. Ох, как давно это было…
***
Узнав, что в их село приехал странствующий священник, мать Трофима и Мефодия, вернувшаяся с вечерней дойки, поручила разбираться с домашней скотиной мужу и дворами, чтобы никто их не увидел, прокралась с детьми в крайний на их улице дом, где вдовствовала солдатка Оля. Внутри совсем махонькой, слегка покосившейся избушки солдатки царила чистота. По крайней мере, так казалось из-за отсутствия лишней мебели. Посреди комнаты стояла бочка с водой, около которой лежал небольшой самотканый коврик. На единственном огромном сундуке, служившем местом хранения скудной утвари, столом, а в случае неожиданных гостей и кроватью, были разложены какие-то раскрытые книги с затейливым шрифтом, от которых пахло чем-то старинным и странным.
Батюшка в диковинной одежде – в длинном черном халате и желтых нарукавниках – напоминал Василь Петровича, бухгалтера из сельсовета. Тот тоже все время работал в нарукавниках, только синего цвета. Широкий длинный шарф священника, застегивающийся спереди на пуговицы, оканчивался прямо у носков его стоптанных кирзовых сапог. Он читал непонятные молитвы, крестился на единственную в углу икону, обклеенную по краям для красоты фольгой из-под чая, и начинал чем-то мазать еще до них набившихся в избу ребятишек. Чтобы не мешать первой партии, мать вывела их с братом в крошечные сени. Потом подошли еще несколько односельчан с детьми. Трофим до сих пор помнил, как мозолистая рука слегка подталкивала его к бочке, как три раза смыкалась и размыкалась над головой вода, из-за чего он слышал только обрывки фраз. Потом их тоже чем-то мазали, а в конце дали проглотить что-то терпкое и в то же время сладкое. Каких только вин, соков и иных напитков потом ему не приходилось пить за свою жизнь, а такого вкуса он больше никогда не встречал. Ведь в детстве всё кажется лучше и слаще, чем оно является на самом деле…
***
Вместе с уже знакомым нам семейством в крестильню городского храма вошли еще три девушки. За занавеской они стали переодеваться в крестильные рубашки. Только теперь жена Мефодия спохватилась, что ей не во что переодеться и что же теперь делать?…И ох!…И ах!
– Наверное, в церковной лавке рубашку можно купить, – предположил Трофим и выскочил из крестильни, – Я сейчас, одним пыхом.
Но когда он вернулся обратно с новенькой крестильной рубашкой, застал родственников в растерянном состоянии, а брата – что-то отчаянно доказывающим священнику средних лет в белоснежном шелковом облачении.
– Да мы за двоих заплатили! Вы не имеете права нам отказывать! О!! Я, кажется, понял… – и Мефодий, понизив голос, с заговорщическим видом стал громко шептать священнику на ухо, так что остальные вполне могли расслышать всё, о чем шла речь.
– Ну, мы с вами люди взрослые. Давайте так: я вношу еще тысячу вам лично, без всяких касс и посредников, а вы нас крестите без катех…кате…изации и прочих формальностей.
– Да поймите же, наконец. Дело вовсе не в деньгах. Когда вы покупаете телефон, к нему инструкция приложена не просто для комплектности, а чтобы знали, как и для чего использовать купленный аппарат. Как же собираетесь креститься, даже не представляя, что это такое и для чего оно нужно? Если бы сейчас ответили мне на простой вопрос: во что собираетесь креститься, то я сразу же вас допустил без катехизации и огласительных курсов
– В воду! – без запинки выпалил Мефодий.
– В воду? Вот как?…Я так и думал.
– А во что еще? Не в керосин же. И вообще, меня не нужно крестить. Я и без вас крещеный, к тому же атеист. Вы вон их крестите, – указал Мефодий на готовую вот-вот расплакаться жену и растерянную внучку. – Ну, скажи, Галка, во что ты на старости лет курам на смех решила креститься?
Галина Власовна только обиженно махнула на него рукой и отвернулась к окну, чтобы при всех не разрыдаться.
– Во! Видите? – укоризненно указал он священнику на жену, – До слез довели женщину своими придирками.
– Мы – русские, поэтому и крестимся, – поспешил на помощь невестке Трофим, начиная вникать, из-за чего разгорелся весь сыр-бор.
– А разве татарам или марийцам нельзя креститься? – спокойно спросил священник, привыкший к подобным сценам на крещении.
– Можно… наверное, – Трофим растерянно почесал свою седую голову, не представляя выхода из сложившейся ситуации.
– В общем, давайте так, – подытожил батюшка. – Сейчас вы возвращаетесь в кассу, получаете обратно деньги за Крещение, а в следующее воскресенье милости просим на огласительные курсы в здании воскресной школы. У девочки крестные есть? Вы? Хорошо. Вы тоже обязательно приходите.
И забрав у других крещаемых бумажки, свидетельствовавшие, что они эти самые злополучные курсы прошли, священник стал готовиться к таинству.
***
В следующую неделю Маша обзвонила все храмы города, ища, где могут крестить пусть даже дороже, но без «формальностей». В результате она выяснила, что в их городе это невозможно. В самом дальнем храме предложили принять таинство вообще бесплатно. Но посещение огласительных курсов перед этим было везде обязательным условием. Исключение делалось только для умирающих.
В среду вечером Маша звонила дяде Трофиму и запинающимся голосом стала издалека зондировать почву: сможет ли он как будущий крестный оторваться от своих дел и посвятить следующие три воскресенья оглашению?
– Конечно, Марусь, – заверил ее Трофим, – заодно с Галей пообщаемся. Давно мы с ней по душам не ворковали, аккурат с похорон Резеды.
В трубке несколько мгновений висела звенящая тишина, так что Трофим уже потянулся к рычагам телефона, опасаясь, что технические причины прервали их разговор.
– Алле, алле, фу-фу, – задул он в трубку.
– Дядя Трофим, – наконец появился упавший голос Маши, – мама креститься не будет. Она говорит, что у нее и так в неделе всего два выходных, и ей просто необходимо высыпаться перед рабочей неделей.
Невинные слова племянницы легли на сердце Трофима горьким укором в тунеядстве. Вот, мол, Галина на пенсии и работает, а он только жизнь у телевизора прожигает.
– Ладно, Марусь, похожу на ваши курсы и без Гали. Может, хоть перед смертью ума-разума наберусь.
В воскресенье идти в храм не хотелось. К тому же с вечера он немного перебрал, и теперь голова раскалывалась, а внутри бушевал пожар. Но заткнув будильник, выпив стакан огуречного рассола и про себя отметив, что магазинские засолки совсем не то, что некогда готовила Резеда, Трофим потащился в ванную, собираясь с помощью бритвы придать чучелу в зеркале более-менее человеческий вид.
В класс воскресной школы он пришел одним из первых, чтобы занять место подальше от учителя, откуда до того не долетел бы запах вчерашнего Трофимова перегара. Всех крестных и желающих принять Крещение набралось девять человек.
О таинстве им рассказывала хрупкая девушка. Было удивительно, как в такую маленькую головку помещаются столь обширные познания об истории Церкви, о важности следования за Богом и жизни в мире с ближними.
– Раньше каждый христианин был приписан к одному определенному приходу, на котором все друг друга знали. Это в какой-то степени помогало, держась за церковь, не отпадать от Христа. В современном мире не так. Человек пришел в храм, ушел…Кто о нем что знает? Какие мотивы его побудили прийти? Вернется ли он туда еще когда-нибудь? Кто поможет, объяснит, что главное в христианстве, а что к нему не имеет никакого отношения? Многие ли из «захожан» добираются до священника или воскресной школы? Но если бы институт восприемников – или, как мы их привыкли называть, крестных – заработал должным образом, то церковная жизнь неузнаваемо преобразилась бы. Вы только представьте: каждого начинающего христианина опекает более опытный, обучает его молитве, молится о его духовном возрастании, советует подходящую литературу, учит в жизни применять полученные знания…
Когда же девушка, окончив лекцию, попросила задавать вопросы, Трофим сразу поднял руку.
– Во что люди крестятся? – спросил он, слегка прикрывая рот во избежание распространения перегара.
– Во Христа. Так писал Апостол Павел в послании к Галатам: «все вы, во Христа крестившиеся, во Христа облеклись» или как поется в молитве: «Во Христа крестистеся, во Христа облекостеся…»
– Это как это? Метафора что ли какая или переносный смысл?
– Всё таинство Крещения полно различных символов. Здесь, погружаясь в воду, мы уподобляемся умершему и воскресшему Христу и сами умираем для греха и воскресаем к новой жизни с Богом, а еще…
– Значит, точно не в керосин…
– Что?
– Нет, простите. Это я о своем, о семейном…
***
Вечером, когда Трофим звонил племяннице, отчитаться о курсах, он не преминул просветить и ее по поводу данного вопроса.
Через месяц на Крещении Вики были только мама Маша и крестный. Папа Ильшат уехал на вахту, бабушка еще никак не могла прийти в себя после прошлого раза, а дедушка Мефодий лишь покрутил у виска, когда дочь спросила, пойдет ли он на Крещение внучки.
В воскресенье Трофим выглядел именинником. В церкви он теперь чувствовал себя своим человеком. Знал, где можно купить свечи и где их ставить «за здравие» и «за упокой». Символ веры для него уже был не тарабарщиной, а достаточно понятным и полным смысла текстом. И хотя он теперь знал, что крестных во время таинства не обязывают его читать, он всё же выучил христианское исповедание как…ну, как «Отче наш». Вернее, «Отче наш» он вызубрил тоже – так, на всякий случай – и даже различал его среди прочего монотонного церковного пения. Трофим был в курсе, что Библия состоит из Ветхого и Нового Заветов, а те, в свою очередь, делятся еще на множество книг. Правда, он еще ни одну из них не прочел, но это не уменьшало его довольства собой, что он все сделал правильно и всерьез помог родственникам в трудную минуту.
Когда в крестильню пришел батюшка, Трофим без тени смущения, на правах старого знакомого, отвел его в сторонку и тихо попросил:
– Вы мне подскажите, пожалуйста, когда нужно будет читать Символ веры, а то я не знаю, в какое время.
И испугавшись, что его профанство будет расценено священником как неготовность к обязанностям крестного, сунул ему в руку свидетельство о посещении огласительных курсов и подошел к своим родственникам, ожидавшим его у окна.
Началось таинство. В лампадке так же, как в прошлый раз, теплился огонь, лики святых, казалось, смотрели уже не столь грозно. Вид домотканых ковриков вновь унес его в детство, в собственное Крещение…
– Читайте.
– Что читать? – удивился Трофим, возвращаясь в реальность.
– Символ веры читайте, – священник смотрел на него из-под очков, ожидая, когда же Трофим произнесет заученное им краткое исповедание христианской веры.
Пенсионер наморщил лоб, силясь вспомнить хоть что-нибудь. Но память, словно посмеиваясь над его давешним бахвальством, зияла девственной чистотой.
– Простите. Я, кажется, забыл… Вы не подскажете, как там начинается?
Священник быстро пришел ему на помощь.
– Верую…
– Верую… – как завороженный, повторил Трофим слово, которое ничего ему не напомнило.
– Верую во Единого Бога… – сделал еще одну попытку батюшка.
– Нет уж…лучше вы сами, – махнул рукой пенсионер и, как нашкодивший щенок, виновато взглянул на Машу.
Но та только ободряюще мотнула головой и вновь стала слушать, что читал батюшка.
Крестины они отметили хорошо, так что под утро голова опять раскалывалась.
***
Через неделю в квартире Трофима затрещал телефон. Звонила Вика и почти без предисловий приступила к расспросам.
– Крестны-ы-ый, а кто такой Христос? – казалось, девочка пробует на вкус и смакует непривычные ей слова «крестный», «Христос». Ей настолько нравилось их звучание, что было неизвестно, станет ли она слушать ответ на заданный вопрос.
– Деточка, спроси у мамы.
– Я у нее уже спрашивала. Она говорит: «Крестный изучил все церковные вопросы, спроси у крестного про Христа», то есть у вас.
– Ну…э-э-э…м-да. Ну, знаешь… раньше… когда тебя еще не было… при рабовладельческом строе… короче, когда не было даже мамы и меня, рабам тяжело жилось на земле. Все их угнетали, издевались…
– Как злые мальчишки во дворе?
– Да, как злые мальчишки и даже еще хуже – как фашисты. И вот тогда рабы себе придумали героя, вера в которого помогала им переносить тяжелую участь. Они назвали его Христом, – выдал Трофим информацию, заученную им еще когда-то со школьной скамьи.
– А-а-а, – понимающе протянула Вика, – тогда почему мы – христиане?
– Потому что мы «во Христа крестились, во Христа облеклись», – выпалил он фразу, усвоенную на курсах, и осекся.
В его сознании встретились два взаимоисключающих взгляда, и он не знал, что с ними делать.
Вопрос, заданный восьмилетней девочкой, завел его в тупик. С одной стороны, он привык о Христе думать так, как был научен когда-то. Вернее, не думать вообще, довольствуясь чужими выводами, как мы, не задумываясь, какой в молоке процент белка, просто открываем пакет и пьем его. С другой стороны, как крестный он не имел права засорять голову ребенка всякой чепухой, пусть даже он с ней давно сжился.
– Знаешь, зайка, я тебе позже перезвоню и отвечу на твои вопросы, – это всё, что нашел сказать крестный, для взятия небольшого тайм-аута и приведения своих мыслей в порядок.
Что же делать? К Сереге что ли опять пойти на поклон? Надо хоть шоколадку шкету купить.
Серегу он нашел во дворе, когда возвращался из магазина с шоколадкой и чекушкой в кармане.
– Нещитова, нещитова! – кричал своим друзьям извалянный в снегу и разгоряченный игрой сорванец, вытягивая оголенную шею из почти свалившегося размотанного шарфа. – Ничего ты меня не убил! Я за дерево спрятался, и твои пули мимо меня пролетели.
– Серега, можно тебя на минутку?
– Чего вам? – не желая отрываться от своей забавы, недовольно проворчал он.
– Понимаешь, брат, опять мне необходима твоя помощь. Крестница задает вопросы, а я не представляю, что и как на них отвечать. Может, глянешь в свой компутер? Я на бумажку вопросы переписал.
– Сейчас не могу, – недовольно процедил мальчишка, словно ему вот-вот предстоит спасать планету, а тут лезут со всякими глупостями.
– Я понимаю. Давай пока оставлю бумажку с вопросами, а когда появится время, распечатаешь ответы и воткнешь их в дверную ручку моей квартиры. Ты какую шоколадку больше любишь? «Сникерс» или «Баунти»?
– «Сударушку» с изюмом, – гораздо с бо́льшим интересом, но всё так же важно отозвался Серега.
– Ну вот, пока держи «Сникерс», а в следующий раз постараюсь принести по спецзаказу.
Мальчишка небрежно засунул в карман шоколадку, свернутый листок и побежал опять доказывать товарищам, что из палки на расстоянии трех метров попасть в него было просто невозможно.
Утром Трофим нашел в своей двери распечатанные ответы и, проштудировав их несколько раз, позвонил Вике.
– А почему Его распяли?
Почему распяли Христа, Трофим, несмотря на огласительные курсы, не знал. То ли он прослушал, то ли об этом действительно не говорили. Какая все-таки затратная обязанность – быть крестным…
«Заодно он решил задать вопрос, мучивший его уже несколько лет:
почему умерла Резеда?»
Когда неделю спустя в телефонной трубке вновь раздался голос крестницы, пенсионер схватился за голову: куда он вляпался? зачем согласился? Но немного успокоившись, предложил ей для удобства обращаться к нему только если девочка наберет не менее восьми вопросов. Облегченно вздохнув, он решил, что на несколько недель от нее отвязался. Но уже вечером Вика продиктовала ровно восемь вопросов. Похоже, для нее эти разговоры становились забавной игрой.
Не привыкшего к детям Трофима такое положение вещей сильно раздосадовало. Ему даже захотелось поговорить с племянницей, чтобы та вразумила дочку не беспокоить больше двоюродного дедушку-крестного. Ах, да! Он же крестный и имеет кой-какие обязательства по отношению к ребенку… Да что же он в самом деле, не может немного поиграть с крестницей?
– Вика, дочка, слышишь, как гудит: у-у-у? Как ты думаешь, что это?
– Ветер!
– Нет, это я.
На том конце провода зазвенел колокольчиком раскатистый детский смех. Трофим тоже улыбнулся. Как все-таки мало нужно, чтобы порадовать друг друга.
На этот раз со списком он решил идти прямиком в церковь. Так было дешевле и надежнее. Заодно он решил задать вопрос, мучивший его уже несколько лет: почему умерла Резеда?
– За всю жизнь никто гнилого слова от нее не слышал. Даже мух она не обижала, а ловила их на окне полотенцем и выпускала в форточку.
– Все мы смертные. Вчера – она, завтра – мы с вами, – ответил священник на его взволнованную тираду.
– Но почему?! Почему она первая, а не я?
– Женщины – немощные сосуды. Возможно, разлуку с вами ей перенести было бы тяжелее, а может, и лично от вас Бог ждет чего-то еще в этой жизни.
Ответив на все вопросы, батюшка посоветовал купить «Закон Божий». Подойдя к церковной лавке, пенсионер понял, что сэкономить и в этот раз не удастся, а на чекушку вообще не хватит. Об этом он ворчал больше для приличия. На самом деле ему было приятно пройтись с утра по занесенным снегом городским улицам, не бесцельно шатаясь, а по ответственному, важному делу. После храма ощущалась какая-то легкость. Двадцать лет слетели с плеч, словно он опять востребованный и грамотный мастер в цеху. Да, именно мастер! И у него новый ученик – Вика, которому нужно дать путевку в жизнь, а значит, и в его холостяцком прозябании появился смысл.
Его пыла хватило ровно до тех пор, пока он дома не открыл только что приобретенную книгу. «Закон Божий» не роман и не легкий детективчик. Им не увлечешься, позабыв про еду и сон. Немного полистав страницы с черно-белыми иллюстрациями, Трофим поставил книгу на полку… до следующего звонка Вики. Потом он гордился, что из двенадцати вопросов, продиктованных девочкой, на четыре он самолично нашел ответы в книге. За остальными пришлось опять идти к священнику. В храме он также купил детскую книжку с рассказами и уже сам звонил Вике и читал их, пока родители были на работе.
***
На исповедь он попал случайно. Увидел очередь к священнику. Все в ней стояли, теребя бумажки, время от времени перечитывая их содержание.
– Ух ты! Сколько народу и все с вопросниками к батюшке! Ничего себе крестных развелось!
Когда Трофим дождался своей очереди и начал было зачитывать Викин список, священник его остановил.
– На исповеди говорят о своих грехах, а остальные проблемы можно решить после службы.
Куда тут деваться? Пришлось срочно вспоминать, что он в своей жизни напортачил. Неожиданно для себя, Трофим разволновался, размяк, слезы потекли по морщинистым щекам… Когда священник снял епитрахиль с его головы, кто-то Трофима куда-то повел, заставили назвать свое имя и вложили в рот что-то терпкое и сладкое. О! Этот вкус, знакомый ему с детства, который он так долго и безуспешно неосознанно искал! Вкус чистоты и святости, вкус близости Бога! Снова на мгновение вспомнились его Крещение, изба солдатки и его дорогая, милая мамочка…и еще Кто-то незримый и близкий, Кто сопровождал и вел Трофима все эти годы и Чье присутствие старик так долго отказывался замечать.
***
– Не представляю, куда на лето отправить ребенка! – несколько месяцев спустя жаловалась Маша дяде Трофиму. – На работе в путевке отказали, а полностью за свой счет посылать ее в лагерь слишком накладно. Можно, конечно, опять отправить в деревню к нанейке, но после прошлого случая у меня все желание отпало.
– А что такое?
– Вика приставала к нанейке, а та ее послала на три буквы. Дочка потом долго допытывалась, где «оно» находится, чтобы туда пойти.
– Ну и как, объяснили?
– Лучше бы вообще промолчали, так ведь нет – нанейка «успокоила», что когда дочка вырастет, то точно эти буквы найдет… Кстати, дядь, я узнала, что Вика названивает вам и мешает отдыхать. Извините нас за беспокойство. Я ей уже запретила вам докучать.
– Что ты! Что ты! – Трофим так искренне напугался, что Маша пожалела о своих словах. – Ничего она не докучает! Мы с ней так хорошо и душевно общаемся. К тому же ты разве забыла – я ведь крестный отец. Своих детей нам с Резедой Бог не дал, так хоть с чужими понянькаюсь. А насчет ее отдыха не печалься. Можешь отправить дочку в церковный детский лагерь.
– Как-то боязно. Чужие люди, непривычная обстановка и всё такое.
– Ты, Марусь, образованная женщина, а говоришь всякие глупости. В том лагере я собираюсь кашеварить. Нечто я вам чужой?
– Вы? Поваром? Шутите?!
– Вот еще! В молодости я три года в морфлоте коком прослужил и сейчас ваших желторотиков сумею накормить. Так что не волнуйся, я за Викой присмотрю. Ведь я за нее перед Богом отвечаю.
– Спасибо, дядя Трофим, вы нас просто спасли! Ой! Тут мама огласительными курсами интересуется. Хочет их пройти перед Крещением. Объясните, как это сделать?