С Екатериной мы учились вместе в вузе, часто бывала у нее в гостях. Дома у приятельницы много икон, но больше всего – великомученика и целителя Пантелеимона. И дарит она знакомым книги, жития, иконы этого святого. Мы не раз ее спрашивали: может, великомученик помог кому-то в ее семье? И однажды она рассказала такую историю.
Мне было 7 лет, когда родители объявили, что скоро у меня будет братик или сестричка. Я прыгала от радости: так долго просила о малыше.
Помогала маме по дому, вязала с ней пинетки, кроила распашонки. Маму положили в роддом за месяц до планируемых родов. Врачи решили, что 30 лет – непростой возраст, нужен постоянный медицинский контроль.
Мы с бабушкой и папой каждый день навещали маму. До сих пор помню: открытое окно в палате на первом этаже, рядом зеленые деревья. Казалось, что при такой весенней погоде не может ничего случиться плохого. Будущие мамы по очереди подходили к окну, чтобы пообщаться со своими близкими, взять гостинцы.
На 9 мая мы тоже пришли к маме, только в палате ее не было, а на кровати лежал скатанный матрас. Тетя Люся, мамина соседка, успокоила: «Поздравляю с братиком и сыном! Главврач хочет с родственниками поговорить».
Папа и врач долго разговаривали в фойе роддома, лица их были серьезными и безрадостными. По дороге домой я спрашивала папу, почему он не улыбается, брат же родился. Он отшучивался, что надо успеть обустроить детскую, накупить разных вещей.
Я чувствовала, что происходит что-то не то. Не так встречают весть о рождении малыша, не игнорируют соседей и знакомых, да и из роддома обычно выписывали через 3-7 дней, а моя мама почти месяц оставалась с младенцем. Меня ни во что, конечно, не посвящали, это ведь только я считала себя, второклассницу, взрослой. Ночами пристраивалась между ванной и кухней и слушала, что обсуждали папа с бабушкой. Говорили они взволнованно, но очень тихо. Могла разобрать лишь обрывки фраз: «сердечник», «праздновали», «не дотянет», «Амосов», «операция».
Уже летом мама с братом приехали домой. Он был маленьким, с огромными голубыми глазами, периодически синими ногтями, бледными губами и темным треугольником вокруг них. Наверное, вы догадались о диагнозе – порок сердца.
И я сразу полюбила и пожалела Пашу – так мы его назвали. Мама делала ему ежедневный массаж, долго гуляла на свежем воздухе, чтобы улучшить кровообращение.
Паша рос болезненным. До поступления в школу несколько раз температура поднималась почти до критической черты – под 41 градус. Спасала только быстро приехавшая бригада «Скорой помощи». Помню, как в такие моменты отец отпрашивался и бежал с работы, чтобы успеть застать еще живого ребенка. Немалую часть детства Пашка провел в больницах.
Медики откровенно говорили, что такой не доживет до 6 месяцев, потом уверяли – не дотянет до года, до 7 лет, ну, уж точно в 16 лет умрет.
Каждый год, приходя подтверждать инвалидность, врачи искренне удивлялись, что пациент еще жив.
Наша семья была профессорской. Родители преподавали в вузе, были искренними коммунистами, к сожалению, далекими от веры. Мама с папой винили врачей, которые во время родов были подшофе и чуть не упустили ребенка, не откачав своевременно жидкость из легких. А врачи – родителей: нельзя рожать даже второй раз в 30 лет – слишком поздно.
Однажды мы с мамой гуляли в парке, а проходящая мимо старушка заглянула в коляску и сказала: «Ничего, что худой и бледный! Крестите – всё будет хорошо!»
Это были 70-е годы. Я стала расспрашивать маму, что такое «крестить» и почему от этого все будет хорошо. Мама только вздохнула. В школе тоже от меня отмахнулись: стыдно пионерке, отличнице, скрипачке, спортсменке забивать голову ерундой. Только в музыкальной школе сторож баба Аня терпеливо ответила на мои вопросы.
– Крещение – это как второе рождение, только не телесное, а духовное. Твоего брата будут знать все святые, будут молиться за него, его будет оберегать Ангел-Хранитель! Родители против Крещения – не спорь с ними, ты ребенок и должна помогать им и не огорчать их. А насчет Пашеньки – просто молись, проси у Господа милости, здоровья брату, сил и терпения маме и папе. Господь услышит детскую молитву. И я тоже буду молиться.
«Только не отнимай у меня брата!»
Я очень боялась потерять брата. Перед сном, когда меня никто не видел, обращалась к Богу со словами: «Господи, пусть мой братик будет самым здоровым, самым лучшим, умным, пусть растет быстрее, и я научу его играть на скрипке и бегать быстрее всех! Только не отнимай у меня брата!»
Брат с возрастом стал меньше болеть, хотя инвалидность, конечно, оставалась. Ему были запрещены физические нагрузки, требовалось строго следить за режимом дня и питанием.
Я боялась, что когда Паша пойдет в школу, ребята будут его обижать, поколачивать. А он стал душой компании, учителя и ровесники любили его за юмор, артистичность, глубокие знания. Выигрывал олимпиады по английскому и биологии в старших классах. Паша вообще грезил биологией с самого детства: как научился читать, брал из домашней библиотеки книги об океанологии, редких растениях. Паша без остановки рассказывал о прочитанном, показывал иллюстрации, просил новые источники. Он был, как мы в семье шутили, индикатором чувств у моих поклонников. Если парень выдерживал многочасовые «лекции» брата об опасных пауках или змеях, то у молодого человека были серьезные намерения.
В 18 лет, будучи студенткой, я крестилась в Елоховском соборе Москвы. На Литургии подходила к иконам святителя Николая-Чудотворца и великомученика и целителя Пантелеимона и просила за брата. К сожалению, записок о его здравии подать не могла, как и заказать молебен – он же не был крещен.
В 2000-х мне посчастливилось побывать в паломнической поездке по Иерусалиму. Там я тоже молилась за брата, а у Гроба Господня рассказала пожилому православному монаху о Паше, что переживаю о нежелании брата креститься и молюсь за него. Монах сказал:
– Сестринская молитва – это очень хорошо, но брат должен стать чадом Церкви, мы тогда все за него сможем молиться на Литургии. Он будет исповедоваться и причащаться. Молись не только за его здоровье, но и за то, чтобы в сердце проснулась вера, любовь к Богу.
«Что это за ученый – с молитвой на устах?»
Мы и до этого с Пашей разговаривали о вере, таинствах Церкви. Но все беседы обычно завершались одинаково: «Я же учусь на биологическом факультете МГУ, хочу заниматься генетикой, стать ученым. Разве наука и религия совместимы? Что это за ученый – с молитвой на устах?»
Я нашла при храме воскресную школу для взрослых. Уговорила Пашу пойти хоть одним глазком взглянуть. После долгих уговоров он согласился, правда, шел с настроем задать фундаментальные вопросы, которые введут в тупик священника. Но вышло всё по-другому. Занятия вел священник, который по первому образованию биохимик, после урока Паша с батюшкой проговорили несколько часов. О генетике, редких болезнях и, конечно, о вере. Брат засел за книги, нашел литературу о целителе Пантелеимоне, который был талантливым врачом. Брат ни одного занятия в воскресной школе не пропустил. А через полгода позвонил мне и радостно пригласил на свое Крещение.
После важного события предстояла еще непростая работа. Паша молился на Литургии, исповедовался, а вот с Причастием – проблема. Он подходил к Святой Чаше и… отходил, не причастившись. Причины каждый раз разные: «голова закружилась», «голова заболела», «такая старушка причастилась, что после нее не могу взять лжицу» и так далее.
Опять же батюшка-биолог из воскресной школы помог преодолеть искушение.
Говорят, что сейчас чудес не бывает. Но для меня пример 41-летнего брата – настоящее чудо. Он не только с тяжелым недугом живет, он доктор биологических наук, автор нескольких книг по генетике, его приглашают в разные страны читать лекции, у него хорошая семья и двое здоровых детей, много друзей. А главное, он православный христианин, который радуется жизни и благодарит Бога за всё.