Каждый приходит к Богу своим путем. Мне повезло: мой путь начался в семье. Отца и матери в моих детских воспоминаниях почти нет. Они всегда работали – как, наверное, и все родители в советское время. Отец – главный зоотехник (потом – директор совхоза) и мама – председатель профкома: ответственная работа занимала все их время, поэтому мы с сестрой росли с бабушкой и дедушкой. Я помню их настолько четко – как будто они стоят рядом.
Дедушка – военный летчик, после демобилизации – директор школы – невысокого роста, строгий взгляд и вся грудь в орденах. Он воспитывал детей и внуков по-военному, учил отвечать за свои слова и ничего не бояться. Мне до сих пор не хватает его мудрости и доброты…
Бабушка – учитель русского языка и литературы – до конца жизни сохранила королевскую осанку, роскошные волосы и необыкновенную красоту. Ее любили все – и уже седые ученики приходили в гости на чай, присылали открытки со всех республик и краев – тогда еще СССР. А она радовалась, как девчонка, и говорила: «Смотри, Леночка! Это Васенька прислал письмо! Такой хулиган был! Ой, фото! Ну, совсем не изменился! Надо же… уже капитан!» Я смотрела на фото и не могла понять: вот этот пожилой дядька с форме и с суровым взглядом – Васенька, хулиган?! «Бабушка, наверное, шутит», – думала я тогда.
Бабушка всегда верила в Бога. Дедушка – практически атеист… Как бабушка, имея такого мужа и работая в школе, смогла избежать вступления в коммунистическую партию и молиться каждый день – при этом никто ее не выдал даже во времена сталинских репрессий – не знаю, но факт остается фактом… Промысл Божий!
До сих пор стоит перед глазами: иконы, лампадка – и бабушка, тяжело опустившись на колени, что-то тихонько шепчет – и крестится широко, уверенно. А на лице – тихая радость.
Помню, как она рассказывала историю, которая потрясла ее в молодости и привела к вере…
1933 год. Их, трех молоденьких, семнадцатилетних девчонок после педучилища, отправляют по комсомольской путевке в село – «поднимать грамотность», как тогда говорили. Юные, наивные, напичканные атеистической пропагандой, они приехали и сразу решили открыть клуб. Но где? Единственное подходящее здание – церковь, которая тогда пустовала. Робкие протесты местных стариков не остановили отчаянных девчонок – и работа закипела. Закрасили изображения святых, разобрали доски и всё, что было разрушено «богоборцами». Буквально через неделю повесили объявление о том, что вечером в здании «клуба» будут танцы…
Местной молодежи пришло немного, да и те, кто пришел, робко стояли у стен. Еще свежи были в памяти у этих ребят дни, когда в этом храме – тогда величественном, а сейчас изуродованном – проходили службы: горели свечи, сияли радостью глаза, возносились к небу молитвы… а сейчас – здесь – плясать?! И жались робко парни и девушки к стенам. Остатки стыда не пускали их осквернить храм, где молились их предки, где крестили их самих.
И тут одна из приезжих учительниц, в то время лучшая подруга бабушки, властно махнула платочком в сторону гармониста: «А ну давай «Барыню»!» -и с первыми звуками гармони выпорхнула на середину храма.
Как она плясала! Как артистка! Каблучки звонко стучали по плитам, юбка развевалась около стройных ножек, глаза сияли. Юная, красивая, задорная – за ней потянулись и остальные.
В этот момент бабушка всегда начинала плакать и только слегка успокоившись, продолжала: «Слава Богу, я болела. Сидела на лавочке – голова кружилась, и сил не было не то что танцевать – даже ходила с трудом. Так тихонько и ушла домой. Поднялась температура, и я провалялась в горячке несколько дней, а когда пришла в себя, узнала, что подругу мою – ту, которая первая пошла в пляс – парализовало. Врачи ничего не находили, а она рукой не могла двинуть, и лежала она, бедная, так 15 лет, покаялась, пришла к вере и тихо умерла под Пасху… Верю, Господь простил ее».
После этого клуб в церкви закрыли. Бабушка вышла замуж за дедушку, в то время курсанта Качинского летного училища, родила дочку, мое тетю, и полностью погрузилась в семью и работу. Жила, растила детей, молилась. Господь хранил ее и детей во время войны, когда они под бомбежками уезжали в эвакуацию. Ее молитвами хранил и дедушку – 690 боевых вылетов – и ни одного ранения!
Закончилась война, дедушка вернулся домой. Живи и радуйся! Но – неожиданно подкралась болезнь. В больнице живот разрезали и зашили – рак кишечника, 4 стадия. Никакой надежды.
Бабушка рассказывала, как она молилась тогда – она никогда больше так не молилась. На коленях были синяки, голос охрип… и Господь услышал ее! Но не ей, а неверующему дедушке приснилась красивая женщина в темном платке, которая сказала: «По молитвам твоей жены ты излечишься!» И дедушка действительно выздоровел, прожил до 82 лет, удивляя всех (особенно врачей) своей энергией и жизнелюбием, но к вере так и не пришел. Хотя и убежденным атеистом не был. Просто не говорил об этом никогда, сам не молился, но и бабушке не мешал.
Так и жили – два очень разных и бесконечно любящих друг друга человека. Так и ушли – почти вместе, с разницей в полтора года.
Царствие Небесное и светлая память рабам Божиим Анне и Иоанну! Спасибо вам за все!
А меня закружила жизнь… Лихие 90-е. Воистину, выживали как могли. За спиной – политехнический институт и совершенно не нужная, как выяснилось, профессия инженера-технолога прядильного производства. В круговерти выживания вера и Бог казались совершенно не нужными. Хлеб насущный казался более важным, а в храм – только на Пасху, куличи освятить, да на Рождество – и всё. Но при этом искренне считала себя верующей христианкой.
Потом всё наладилось. Я стала работать бухгалтером, закончила курсы программистов, получила второе высшее, уже экономическое образование, пошла на повышение – стала главбухом. Подрастал сын. Умный, красивый мальчик, совершенно беспроблемный ребенок, мамин сынок. Родилась дочка…
Клайв Стейплз Льюис сказал когда-то мудрую фразу:
«Бог обращается к человеку шепотом любви, а если он не услышан — то голосом совести; если человек не слышит и голоса совести, Бог обращается к нему через рупор страданий»
Голоса любви мы обычно не слышим, считаем, что достойны и большего. Голоса совести – тоже. Вот вроде, всё Господь дал мне – сына и дочку, хорошую работу, мужа, но я искренне считала, что всего достигла сама, что я такая молодец и достойна всего. Прийти в храм и поблагодарить Того, Кто дал мне всё – просто не приходило в голову. Голос совести так и не проснулся. Нет, я верила и молилась даже – дома. Времени на Бога не было.
И Господь обратился ко мне через рупор страданий…
26 августа 2012 года трагически погиб сын… мой мальчик… моя радость… Умный, добрый, справедливый, ласковый. Он был очень светлый человечек, его все любили. 3 курс института, работа в банке, блестящее будущее – все рухнуло в один миг.
Я плохо помню эти дни… Но четко помню, как стояла напротив икон и кричала: «За что, Господи?! За что?! Я никого в жизни не обидела, всем помогала, не воровала, не блудила… За что?!» Я требовала у Бога отчета. Сейчас страшно вспомнить, но это было. Не знаю, до чего бы я дошла в своем безумстве, но сын приснился мне и сказал: «Мама! Не ругай никого, так должно было случиться. День смерти и день рождения не мы выбираем. Всё есть, мама, всё есть. Молись за меня, мамочка! Я и не знал, что у меня столько грехов».
И я задумалась: если у чистого, доброго 20-тилетнего мальчика столько грехов – сколько же их у меня? И я как через сито стала просеивать свою жизнь – и ужаснулась от того, что увидела… и пошла в храм! Слава Богу за всё!
С этого момента многое изменилось. Мы с дочкой ходим в церковь и не представляем, как раньше жили без этого. Дочка поет на клиросе, занимается в воскресной школе. Я молюсь за своих родных и близких и за сына. И надеюсь, что Господь, по великой милости своей, простил его и меня.
У каждого человека свой путь к Богу. Кто-то с детства и до последнего дня живет с Богом и в Боге – это счастливые люди. Но большинство идут к Нему долгим путем, через скорби и лишения. Но неважно, как мы идем, – важно, чтобы дошли, чтобы успели.