Когда Пашка слышит женские умилительные всхлипывания и сюсюканье про «Ой, ты посмотри, какой милый котик!», он нервничает и краснеет. Даже может выйти из комнаты, прервав коммуникацию и вызвав недоумение у прекрасного пола. Мы-то знаем причину, и время от времени над Пашкой подтруниваем. Он уж и не обижается.
Началось всё тысячу лет назад, в первых классах семинарии, когда уроки больше походили на добрые беседы с пастырями, помнящими, что такое гонения, не понаслышке знающими о них и искренне заботящимися о наших юных душах и не то чтобы умных головах. Однажды старенький уже отец Константин, рассказывая о преподобных отцах русского Севера, настойчиво рекомендовал нам, горячим подвижникам, сначала хоть немножко познать свою немощь и только потом строить планы насчет ухода в леса, где, честно признаться, некоторые из нас уже присмотрели места для скитов и келий. Отец Константин и говорит:
«Один знакомый тут пару недель назад из лесов-то и вернулся. Стыдился всё. А как было: забежал ко мне с рюкзаком:
– Дай, – говорит, – благословение на пустынножительство, батюшка, – я в леса смиряться поехал. На первое время всё у меня есть: консервы (рыбные), спички, топорик, хлебушек, соль, молитвослов и Псалтирь. Там келейку срублю, заживу отшельником, к тебе раз в месяц приходить буду.
Я ему:
– Ты хоть знаешь, как костер-то разводить, забудень? Сиди дома, а?
Тот – ни в какую: подавай благословение!
– Не, – говорю. – Давай потом разберемся.
Тот вздох издал и ушел в леса. Через неделю-то и вернулся – обросший что леший, простуженный, худющий, взгляд дикий:
– Прости, – чуть не воет, – батюшка, меня, дурака!
А что: как он в лесу жить-то будет? До грибов-ягод месяца четыре ждать, костер тухнет, спички кончились – так он консервы все сожрал, и ему, вишь, взгрустнулось. Не шла молитва. Ладно хоть живой остался – чаем я его отпоил да в больницу отправил. Может, и поумнеет теперь.
Это я к чему, дорогие мои: вы перед тем, как подвиги совершать, подумайте крепко, ладно? А то смех сплошной, а не смирение».
Хорошие были уроки у отца Константина. Интереснее, чем «Катехизис», надо признать. Доходчивые. В леса мы, в общем, не отправились.
А Пашка всё это дело учел и уехал познавать свои немощи в деревню – то ли в школу работать, то ли в недоубитый колхоз – тут мы не знаем точно. Вроде и к лесу ближе, но и не совсем отшельник. Золотая середина, можно сказать: познавай себя – не хочу.
В свободное время любил ходить по высокому берегу северной реки, любоваться спокойствием природы, созерцать красоту мироздания и скорбеть о собственном несовершенстве. Говорит, некоторые языкастые местные жители охотно помогали ему в познании этого самого несовершенства. Кто словом, а однажды и доходчивей объяснили. Ходит он, ходит и слышит вдруг истошный вопль невесть откуда. Видит: мужик тащит пакет, из пакета таращатся два круглых желтых глаза. Мужик идет уверенно – прямо к обрыву– и давай пакет раскручивать, чтоб замах пошире получился. Пашка подходит:
– Здравствуйте, дядя Коля. В чем дело-то?
Дядя Коля физкультуру прекратил:
– Кота топлю. Этот гад всю семью до ручки довел. Отойди – задену.
– А что так? Характер у кота поганый?
Собеседник потратил несколько минут, чтобы перечислить те качества животного, которые показались ему несовместимыми с жизнью. Характеристики-эпитеты, которыми он одаривал беднягу кота, повлияли на выбор еще одной профессии (Пашка потом долго работал журналистом, так что эпитеты его не удивляли).
Но – долготерпение? Но – милость? Но – «праведный печется и о жизни скота своего, сердце же нечестивых жестоко» (Притчи 12, 10)? Пашка не считал себя нечестивым, и хотя кот не вызывал у него уважения, он рассчитывал побороть его гнусные качества уже воспитанными в себе добродетелями. Поэтому уговорил дядю Колю вернуть кота к жизни и отдать ему хотя бы на передержку. Мужик долго задумчиво стоял на берегу и, смотря вслед удаляющемуся Пашке, крутил у виска пальцем. Но молчал, и на том спасибо.
А дальше Пашка смог еще раз убедиться в правильности слов мудрого отца Константина: не рыпайся на Небо, пока не увидишь себя. Как оказалось, чтобы стащить на землю за ноги летящего в райские кущи юного подвижника, достаточно одного душного кота – этот гад заменил собой в тот раз «Лествицу».
«»Как на душе без исповеди!» – описывал потом Пашка состояние своей квартиры, в которой вовсю хозяйничал мерзкий и душной котяра»
В первую ночь он устроил разгром в Пашкиной квартире. На полу валялись осколки от горшков с цветами, рассыпалась земля, остатки нехитрой снеди, обрывки книжных страниц. На второе утро соседи предупредили Пашку о готовящемся над ним суде Линча: не спать две ночи – это, знаете, перебор. Кот сменил тактику: он начал втихую, но активно загаживать квартиру. Воняло всё: стены, пол, мебель, книги, одежда, обувь. В таких условиях душеполезные размышления о пользе долготерпения терпели полное фиаско. «Как на душе без исповеди!» – описывал потом Пашка состояние своей квартиры, в которой вовсю хозяйничал мерзкий и душной котяра.
К решительным и, увы, неблагочестивым мерам пришлось прибегнуть после грабежа и разбойного нападения, произведенного котом-рецидивистом. Пашка зашел в кухню и увидел, как мерзавец, скинув крышку с кастрюли, достает оттуда курицу, которую смиренный сельский житель приобрел «под запись» (зарплату не платили второй месяц) в сельпо. Бросился было спасать свой обед и ужин, но душной кот, сначала намертво вцепившись челюстями в куриную плоть и издавая похабные звуки, расцарапал Пашке руку до кости. Кровища хлестала, кот похабничал и чавкал в углу, Пашка выл от боли – вот некоторые издержки того светлого времени пребывания на лоне природы.
Белые ночи уже радовали русский Север – могучая река стала серебристой. Прекрасный вид с обрыва. Кот пытался выбраться из пакета, но перемотанная тугим бинтом рука не ослабляла хватки.
– Дядя Паша, а что это вы, гимнастикой занимаетесь, да? – раздался детский голос. – А почему гантели не возьмете? А мы с мамой домой идем. А что у вас в пакетике? Ой, котик! А почему он в пакете? А он вам нужен? Можно мы его домой возьмем?
– У кота девять жизней, – говорил потом нам, трясущимся от хохота, товарищ. – У этого гада их штук сто, я так думаю.
Но духовную пользу мы все же извлекли их этого неблаговидного эпизода – вслед за добрым отцом Константином мы повторяем: «И медведь – костоправ. Только самоучка. Не спеши с великими подвигами – узнай, что не очень-то ты и подвижник».