В XX веке развивается одно очень важное философско-богословское течение: персонализм — учение о личности. И в философии и в богословии начинают задумываться над тем, что представляет собой великая тайна божественного творения — личность. Конечно, возникновение этого течения не было случайностью. Оно было веянием времени. Кризис эпохи всегда порождает размышления. Не случайно один из переводов слова «кризис» с греческого языка означает мнение или суждение. Чаще всего именно кризис рождает в нас рассуждение. «Истинное смирение есть порождение ведения, а истинное ведение есть порождение искушений», — говорит великий сирийский святой VII века преп. Исаак Сирин. Искушенный человек — умудренный человек.
XX век был в этом смысле был веком подобного рассуждения, что хорошо изображает картина известного норвежского художника начала XX века Э. Мунка «Крик». На картине изображен кричащий в отчаянии человек на фоне кроваво-красного неба и сплывшейся с его лицом действительности. Одиночество и отчаяние — вот тема для размышления, которая охватит XX век. В век технологий и войн, человек остается один, разрывая все больше и больше свою связь с окружающей действительностью и с друг другом. И это не то одиночество, которое испытывает исихаст во время молитвы. Это одиночество, рождающее крик. Все это и задает кризисные размышления эпохи: чтобы преодолеть кризис подобного одиночества нужно стать личностью. Каков же путь личностного развития? Как стать личностью и как не стать ее противоположностью — личиной, подделкой?
Запрос на личностное становление — это, по сути, есть запрос на духовную жизнь. Вот здесь и стоит задуматься над тем, как личностное становление связано с нашим мышлением. Потому что по учению святых отцов именно мышление определяет нашу духовную жизнь. Вся духовная жизнь происходит в уме. Если изменений в уме не происходит, то вся духовная жизнь делателя вряд ли превосходит то, что присутствовало в каком-либо коллективном хозяйстве атеистической советской эпохи. Как же связан личностный рост человека с культурой мышления?
Наверное, одной из огромных ошибок эпохи Нового Времени, стало отождествление личностного развития с совокупностью знаний, с «разносторонностью». Подобный стереотип есть безапелляционный шаблон и современной действительности. Действительно, любая школа — высшая или средняя — в смысл развития личности вкладывает именно всестороннюю образованность.
Однако, сколько примеров мы встречаем в нашей жизни, когда человек, поистине всесторонне образованный и талантливый бывает крайне высокомерным по отношению к окружающим. А иногда подобный человек может быть настоящим преступником. Сколько людей в области преступного мира являются подлинными ценителями искусства, с глубоко развитым эстетическим вкусом, с обширными познаниями? Но является ли такой человек личностью или ее противоположностью — личиной? Личина — это всегда подделка, также как страсти есть подделка под добродетель, перевертыш добродетели. Не может быть преступник быть личностью, потому что его ценности — подделка. Именно поэтому, личностное развитие в его подлинной перспективе, всегда связано со стремлением к бесстрастию.
Получается, что сформированная личность и всесторонность — это вещи не идентичные. В этом и была главнейшая ошибка, заложенная эпохой Нового Времени. Личностное развитие связано не с всесторонним развитием, а с формированием правильной культуры мышления. Каким же должно быть это мышление? Вопрос этот крайне важен, особенно для нашего времени — времени, когда противостояние цивилизаций, противостояние добра и зла переходит именно в область мысли. Для того, чтобы в этом разобраться, необходимо углубиться в саму нашу жизнь, углубиться в те духовные истины, которые предлагает нам святоотеческая аскетика. Именно аскетика предлагает идею личностного развития в ее подлинной перспективе.
Областью духовной жизни, областью молитвы, ее подлинным полем является ни что иное, как ум. «Потщись войти во внутреннюю свою клеть, и узришь клеть небесную, потому что та и другая — одно и то же, и, входя в одну, видишь обе. Лествица оного Царствия внутри тебя сокровенна в душе твоей. В себе самом погрузись от греха, и найдешь там восхождения, по которым в состоянии будешь восходить», — говорит преп. Исаак Сирин. И это не аллегория. Войти во внутрь себя — это значит войти во внутрь своего ума, во внутрь своего сердца. Само это вхождение уже означает начало духовного делания, начало прикосновения к какому-то реальному, пусть и малому духовному опыту. Подлинный опыт — это всегда изменение нашего ума. Наверное, каждый из нас хотя бы раз в жизни испытывал невероятное умиротворение, когда оставался наедине с самим собой. Это умиротворение и есть начало духовного делания, есть начало изменения нашего ума.
Именно здесь в уме или сердце, а святые отцы отождествляли эти два термина, совершается вся духовная жизнь. Что-то происходит с умом, как-то он меняется. Духовная жизнь состоит не в том, чтобы безмолвно таскать кирпичи. Важно то, что при этом происходит с нашим умом. Если изменения ума не происходит, то и духовная жизнь стоит на месте. Коллективизм, которым заболеваем часто мы, сводя духовную жизнь к телесному деланию, не заботясь о своем уме, не только бесполезен, но порой бывает даже и вреден, потому что чаще всего доставляет уму тончайшее, а иногда и довольно толстенькое кичение.
Духовная жизнь — это изменение ума. По сути, это приобретение правильной культуры мысли. В нашей жизни мы часто встречаемся с двумя ярко выраженными типами мышления. Первый тип очень узнаваем и бывает искушением, прежде всего, для людей науки. Как часто бывает, что человек, который читал слишком много, или много учился, становится совершенно недосягаемым. С ним бывает невозможно общаться. Он «все знает». Любое твое рассуждение он перебивает, дает всевозможные «компетентные» комментарии. Если он и слушает, то слушает из логически обоснованной учтивости, подразумевающей, что собеседника нужно слушать. Но на деле — у него уже готов ответ на все твои ответы и вопросы. Он слушает, но вряд ли слышит так, как подобает подлинно учтивому собеседнику.
И это есть культура мышления. Это есть определенный тип сознания. Именно этот тип был ярко выражен в эпоху Нового Времени. Стоит вспомнить, с каким высокомерием относились философы-просветители к христианству. Подобный тип никогда не поймет простоты, которая дышит не образованностью, а мудростью. Именно к этому типу склонялся Римо-Католицизм, этот тип во многом характеризует западноевропейский цивилизационный уклад. На это указывал Тютчев, когда писал о России и отношении к ней Запада, который он очень хорошо знал:
Эти бедные селенья,
Эта скудная природа —
Край родной долготерпенья,
Край ты русского народа!
Не поймет и не заметит
Гордый взор иноплеменный,
Что сквозит и тайно светит
В наготе твоей смиренной.
Кичливый взор чужд веяний духа. А веяния духа — это всегда удел простоты. Сколько мудрости может быть в совершенно чуждом всевозможной «всесторонней развитости» человеке, который умудрен жизненным опытом, который прост, а зачастую даже юродив. Но это юродство — великая мудрость, являющаяся крестом для мудрецов века сего (ср. 1 Кор. 1:18). Ходи низко, и ты поймешь высокие вещи. Высокое мышление плод «низкой» жизни. Это и был путь наших святых-юродивых.
Вот здесь мы и сталкиваемся со вторым типом мышления. Этот тип тоже узнаваем в нашей жизни. Этот тип характеризует простота и целостность мышления. Этот тип очень хорошо описал Сократ. Как известно, после того, как Сократ узнал, что Пифия определила его тем, с мудростью кого не сравнится никто, он стал обходить известных ему мудрецов и разговаривать с ними, поскольку не понимал, в чем состоит его мудрость. И понял одну поразившую его вещь: «эти люди не знают даже того, что они ничего не знают!» Известно и знаменитое изречение Сократа, которое он однажды произнес: «Я знаю только то, что я ничего не знаю!». И это не софистика, не «загадочно-брошенная» фраза. Это глубокое убеждение этого великого античного мыслителя.
И можно задуматься над вопросом: как же можно прирастая в знании, думать, что ты ничего не знаешь? «Кто думает, что он знает что-нибудь, тот ничего еще не знает так, как должно знать», — говорит св. Апостол (1 Кор. 8:2). В нашей жизни подобное мы порой замечаем: подлинный опыт смиряет наш ум. Если я хирург, недавно закончил с отличием медицинский институт, публиковался в научных журналах, знаю не один язык и т. д. Состоялся ли я уже как хирург? На самом деле, я только в начале пути.
Чаще всего подобный выпускник склонен к искушению знанием. Он «все знает». Он всем указывает, во все «суется». Мы говорим: это пройдет! И да, действительно, проходят годы. Этот хирург сделал сотни операций — и хороших, и, возможно, не совсем. Он начинает понимать, что все намного сложнее, чем он себе представлял и чем можно даже себе представить. И то знание, которое он знал и знает, он теперь вообще ни во что не вменяет. Потому что он видит перед собой не ответы, а вопросы. Его ум меняется — меняется именно ум. А вместе с умом меняется и жизнь: меняется отношение к вещам. Меняются даже и те вещи, которыми этот ум себя начинает окружать. Меняется и «содержание» ума. Есть важнейший закон: «как» мы мыслим в значительной степени определяет то, «что» мы мыслим.
Будет не сложно предположить, что подобные типы непременно должны присутствовать в святоотеческой аскетике. Скажем больше: вся святоотеческая аскетика зиждется на различении этих двух типов. Например, преп. Исаак Сирин говорит о двух типах «ведения» — ведении духовном и ведении душевном. «Ведение», то есть речь идет о нашей познавательно способности, о мышлении,. Ведать — значит мыслить и знать. Духовное ведение — это духовный разум, или мудрость. Мудр тот, кто не сосредоточен на своем знании. Это та культура мышления, которая была присуща Сократу. Вот этому духовному разуму, этой мудрости противостоит мудрость «душевная» или, если проще сказать, «мирская» ученость.
«Может быть, ты думаешь, — пишет преп. Исаак, — что такое духовное ведение приобретает кто-либо сим душевным ведением? Не только невозможно сим душевным ведением приять оное духовное, но даже нет возможности ощутить его и чувством или сподобиться его кому-либо из ревностно упражняющихся в ведении душевном. < … > И если некоторые из них желают приблизиться к оному духовному ведению Духа, то, пока не отрекутся от сего душевного, и от всяких изворотов его тонкости, и многосложных его способов, и не поставят себя в младенческий образ мыслей, дотоле не возмогут приблизиться, хотя мало, к ведению духовному. Напротив того, великим препятствием бывают для них навык и понятия душевного ведения, пока не изгладят сего мало-помалу».
В православном богословии в XX веке было выделено два пути богопознания: катафатическое и апофатическое. Эти виды были выделены основываясь на учении свт. Дионисия Ареопагита. Подобное разделение носит несколько искусственный характер, поскольку в учении автора этого корпуса подобного разделения не существует: оба пути не существуют раздельно друг от друга. Катафатическое богопознание — это богопознание положительное. Что это значит? Под богопознанием мы здесь разумеем как раз само наше мышление, которое созерцает, познает Бога. И начинает оно с «положительных» знаний — начинает оно «катафатически».
Не стоит бояться подобных сложных терминов, поскольку все их мы обязательно находим в нашей жизни. Если мы встаем на молитву, то обращаясь к Богу, мы непременно полагаем, что мы о Нем что-то знаем. Знаем, что Бог был и есть всегда — что Он вечен. Знаем, что Он нас любит — Бог есть любовь. В отношении многих наших представлениях о Боге мы полагаем, что что-то знаем наверняка. Вот это и есть наше немощное представление о Боге. Немощное, потому что когда человек подлинно встречается с Богом в молитве, то он изумляется. Изумляется от того, что не мог даже представить себе всего того, с чем столкнулся. Он говорит: «Все, что я вижу — понять невозможно!»
И получается, что все те знания, которые он считал знаниями, оказываются ничем в прямом смысле этого слова, по сравнению с той реальностью, которую человек открывает для себя. Он восклицает словами Сократа: «Я знаю (о Боге) лишь то, что я ничего не знаю!» «Приближающиеся к совершенству и видящие беспредельность еще лишь отчасти, понимая непостижимость того, что видят, приходят в изумление; ибо насколько входят они в свет знания, настолько же получают сознание собственного незнания», — говорит преп. Симеон Новый Богослов. «Насколько <кто> имеет знания, — пишет преп. Петр Дамаскин, — настолько считает себя незнающим, и насколько не знает своего неведения и малого познания духовного, настолько считает себя знающим».
Этот второй тип мышления святые отцы и называли смирением. Опыт смиряет. Безусловно, это касается не только познания как такового. Это касается вообще всех областей духовного делания. Когда человек приступает к духовному деланию, он может начитаться святых отцов, он может полюбить молитву. Но до тех пор пока он думает, что он что-то собой представляет, — перефразируем слова св. Апостола — он ничего не представляет как «должен представлять».
И это есть самое основное в духовной жизни: приобрести правильную культуру мышления. «Когда я был юн, — говорил авва Матой, — думал о себе: может быть я делаю что-нибудь доброе; а теперь, когда состарился, вижу, что я не имею в себе ни одного доброго дела». «Насколько кто имеет чистоту, — пишет преп. Петр Дамаскин, — настолько видит себя много согрешающим, от того (именно), что видит, а насколько много согрешает, настолько омрачается, хотя и видит себя имеющим чистоту». Подлинный опыт смиряет, но опыт — это не есть плод каких-либо телесных деланий. Подлинное духовное делание всегда связано с глубокой умной молитвой. Вне этого делания человек не сможет достичь преуспеяния. Именно молитва меняет ум. Молитва, поскольку она сама, по сути, и есть подлинная культура мышления. «Нерассеянная молитва есть высшее мышление ума», — пишет авва Евагрий. Мы говорим: «молитвенное состояние души». Что это означает? Это означает состояние, когда ум находится в возвышенном состоянии, он куда-то устремлен, вдохновлен. Иными словами, молитва — это есть состояние нашего ума. И это состояние ума — апофатическое, созерцательное состояние.
Подобная апофатическая культура мышления всегда открыта. Ведь если мы не сосредоточены на своих знаниях, на своих делах, не сосредоточены на самих себе, то мы открыты. Подобное мышление всегда просто, всегда целостно и созерцательно. С человеком подобного склада приятно общаться, поскольку он не бросается знаниями, он всегда и во все вслушивается. Сам ритм его мысли медленен и рассудителен. Он не умен — он мудр. И именно подобного рода мышление мы можем называть подлинно научным. Поскольку только ум подобного склада умеет видеть вещи и их подлинно различать.
И, действительно, если я встану перед прекрасным цветком и буду думать, что я о нем знаю — допустим, я хорошо знаю биологию, разбираюсь во всех видах флоры и фауны, много чего могу сказать о цветке с точки зрения молекулярной биологии, я просто не пойду дальше — я останусь стоять на месте со своими знаниями. Но если меня восхитит красота цветка, если я почувствую в нем какую-то тайну жизни, если я буду охвачен «незнанием», то я начну вглядываться, начну совершать открытия. Эта и есть подлинная наука. И подлинная наука всегда романтична в самом хорошем смысле этого слова. С подлинной наукой всегда рядом идет поэзия, как о том размышлял известный советский философ Ильенков. Подлинную науку имел Адам, когда созерцал творение Божие.
Современная действительность, взрощенная просвещением Нового Времени, создала свой идеал науки, свой идеал личности. И, как ни поразительно, но в этом идеале не осталось места смирению. Гордость человеческая строит города, развивает технологии, но, как говорил русский философ Сковорода: «Нам нехорошо оттого, что мы знаем много лишнего, а не знаем самого нужного: самих себя». Человеку нехорошо, человеку горестно и одиноко в том напыщенном мире, который он сам создал вокруг себя и который рождает в нем крик одиночества. Подлинная мудрость проста: с познания самих себя начинается подлинное знание. С познания самих себя кончается отчаянное одиночество. Именно с познания самих себя начинается правильная культура мышления, возводящая глубоко и далеко за пределы возможного и невозможного.
i Исаак Сирин, преп. Слова Подвижнические. Слово 74. URL:. https://azbyka.ru/otechnik/Isaak_Sirin/slova-podvizhnicheskie/74#sel=10:161,10:171.
ii Исаак Сирин, преп. Слова Подвижнические. Слово 2. URL:.https://azbyka.ru/otechnik/Isaak_Sirin/slova-podvizhnicheskie/2#sel=12:22,12:46
iii Тютчев Ф. Эти бедные селенья… URL:. https://ilibrary.ru/text/1279/p.1/index.html.
iv Исаак Сирин, преп. Слова подвижнические. Слово 49. М., 1998. С. 216.
v Симеон Новый Богослов, преп. Главы богословские, умозрительные и практические. URL:. https://azbyka.ru/otechnik/Simeon_Novyj_Bogoslov/glavy-bogoslovskie-umozritelnye-i-prakticheskie-prepodobnogo-ottsa-nashego-simeona-novogo-bogoslova-igumena-obiteli-svjatogo-mamasa-ksirokerkskogo/#sel=128:2,128:31.
vi Петр Дамаскин, преп. Творения преподобного и богоносного отца нашего священномученика Петра Дамаскина. Книга 1. Гл. Краткое учение о приобретении добродетелей и удалении от страстей Киев, 1905. С. 146.
vii Скитский патерик. М., 2001. С. 16.
viii Петр Дамаскин, преп. Творения преподобного и богоносного отца нашего священномученика Петра Дамаскина. Книга 1. Гл. Краткое учение о приобретении добродетелей и удалении от страстей Киев, 1905. С. 146.
ix Евагрий, авва. Слово о молитве. URL:. https://azbyka.ru/otechnik/Evagrij_Pontijskij/slovo-o-molitve/#sel=47:2,47:7
x Сковорода Григорий. Избранные цитаты.