«Воистину воскресе!» отвечали раннему утру первые селяне, ни свет ни заря пришедшие к храму со своими пасхальными корзинками. Но вот двери старинного собора открылись, и из него стали выходить самые стойкие прихожане, отстоявшие всенощную и заутреннюю пасхальные службы. Елизавета с дедом Ефимом тоже вынесли из храма свои корзинки для освящения и поспешили занять излюбленное место возле трапезной.

– Христос воскресе! – раздался из тёмного закутка знакомый женский голос.

– Воистину воскресе! – хором ответили Елизавета и дед Ефим.

– Идите сюда!

Это баба Лена, просфорница, опередила всех и по сложившейся традиции заняла места для корзинок работников храма.

– А Светина корзинка тут? Она же свечной ящик не бросит! – забеспокоилась Елизавета.

– Нет, пока только наши, – ответила ей Елена, – Иди, спроси, кому ещё из наших освятить куличи.

Дед Ефим насмешливо фыркнул.

– Вы что? Спятили? Можно подумать, здесь чужой кто-то… Христос воскресе для всех, а не только для вас… Э-эх, сколько ни учит вас батюшка, а толку-то…

– Ефим, не придирайся к словам, – отреагировала баба Лена, – Будто не знаешь, что команда, она и есть команда. Как помогать, так кого первыми зовут? Кто приходит? То-то же! А остальные тоже наши, но они сами по себе, а мы – вместе. Отец Арсений ещё никому не отказал, всем окропляет, воды освящённой же жалеет.

Елизавета успела два раза в храм сходить и вернуться с корзинками «своих», а потом ещё и пономарь Кирилл – тринадцатилетний сын батюшки – вынес три корзинки да два пакета с пасхами и крашенками. Он поставил всё это богатство на расстеленную на брусчатке льняную скатерть и достал из глубокого кармана стихаря пачку пятирублёвых свечек и отдал Елизавете.

– Это для всех, – поспешил объяснить пономарь и добавил, – Дед Ефим, вас батюшка ищет. Вам – пасхальный фонарь нести. А икону Воскресения дед Иван возьмёт. Мне хоругви доверили. Так что ждём.

Кирилл убежал. Дед Ефим встал с придуманной им лёгонькой «сидушки» и с благостной улыбкой пошёл в храм, чтобы встать во главе крестного хода.

За время всех этих туда-сюда хождений народу вокруг прибавилось, особенно вблизи входных ворот. Можно сказать, весь посёлок пришёл освящать свои пасхи, куличи, яйца и другие продукты. В два, а то и три круга люди становились в просторном дворе высоченного собора, который последний правильный помещик вместе с селянами построил перед самой Октябрьской революцией.

Крестный ход торжественно вышел из храма и двинулся в сторону восхода солнца, которое всё ещё выжидало назначенное время, чтобы в полной мере осветить округу. Ангельское пение клира «Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ и сущим во гробех живот даровав» дополняло радостное провозглашение настоятеля: «Христос воскресе!»

«Воистину воскресе!» – отвечали многоголосьем жители посёлка.

Елена с Елизаветой в удивлении, но и с некоторой опаской посматривали на две огромные клетчатые сумки соседа справа, недра которых издавали несколько необычный для празднования Пасхи аромат каких-то специй. Сумки были наглухо закрыты, а их хозяин – мужчина, похожий на цыгана – не спешил их открывать.

Подруги на всякий случай отставили порученные им корзинки подальше от этих сумок. Увидев приближающиеся хоругви, незнакомец подошёл к своим сумкам и вжикнул замками-молниями.

– Я так и знала, что там нечистое! – увидев содержимое, прошептала Лена.

– Молодой человек! – с нарастающим возмущением загомонила Елизавета, – Вы что, на пикник пришли?

– Я?.. – испуганно переспросил хозяин сумок, – нет. Это вы придёте ко мне на «Пикник».

– Я? К вам? Да ни за что! – поспешила отказаться от нескромного предложения Елизавета.

– Да нет, вы не так поняли, – попытался оправдаться незнакомец, – Не вы лично, а селяне. Я сегодня свою шашлычную открываю. «Пикник» называется. Рядом с центральной остановкой…

– Да открывайте вы что хотите! Но вот зачем мясо своё вонючее в церковь приволокли?

– Как вонючее? Почему обидеть хочешь? Ты понюхай, какой вкусный аромат! Свежина… – обиделся мужчина.

– Ой, да ну вас! Я вам про Фому, а вы мне – про Ерёму. Нельзя мясо в церковь! Понимаете? Батюшка уже близко, а вы тут со своим мясом… – отмахнулась Елизавета.

«Хотел подарок селянам сделать – святое мясо на Пасху приготовить…»

Она ещё дальше отодвинула корзинки с пасхами от сумок, в которых стояли две большие кастрюли с маринованным мясом. Елена вообще отвернулась, чтобы не видеть эту мешанину мяса, лука кольцами и специй. После длительного поста на такое смотреть было особенно невыносимо.

– Хотел подарок селянам сделать – святое мясо на Пасху приготовить. Придут вечером отдыхать, а я им – шашлык из святого мяса. Приятно же!.. Я уже дом присмотрел в вашем селе, семью перевезти сюда хочу. А вы… Э-эх… – чуть не плача, продолжал объяснять цыган отвернувшимся женщинам, но ответом ему были их неприступные спины.

Дед Ефим шествовал с пасхальным фонарём самым первым. Первым и увидел странную брешь в общем тесном круге сумок, пакетов и корзинок. По мере приближения у него всё больше округлялись глаза, но фонарь он крепко держал в руках и останавливаться не собирался.

– Ой-ой-ой! – про себя возопил дед Ефим, – Что же это делается? Праздник же какой! А он… он!..

«Христос воскресе из мертвых» – пел церковный хор. «Христос воскресе!» – возвещал всему миру батюшка Арсений.

«Воистину воскресе!» – дружно отвечали люди. Вместе с ними и Елизавета с Еленой во всё горло отметились, но и этот странный человек с мясом тоже не отстал.

«Плюх, плюх, плюх… Плюх, плюх, плюх…», – кропил батюшка Арсений всех, вся и всё, что в корзинках и сумочках по кругу было выставлено. Пришёл черёд и ему увидеть содержимое кастрюль и вдохнуть аромат маринада. Елизавета застыла в ожидании увидеть реакцию батюшки на такие непасхальные продукты.

Отец Арсений понял, что народ волнует вопрос: окропит или не окропит батюшка сырое мясо, которое, по обычаю, в храм Божий нельзя заносить. Но тут не в храме, а только во дворе… Всякое бывало на его памяти. Чего только святить не приносили… Иногда и прогонять приходилось.

«Так окропить или нет?» – задумался на секунду отец Арсений.

«Смертию смерть поправ»… – невозмутимо пропел хор.

«Христос воскресе!» – в который раз за сегодня возвестил батюшка. А ведь остановился он прямо напротив сумок с мясом.

«Воистину воскресе!» – громче всех пропел незнакомый мужчина, причём хорошо поставленным голосом. Батюшка привычно окунул в чашу кропило и смачно окатил свячёной водой физиономию шашлычника. Тот только расплылся в благоговейной улыбке. Какие-то капли неминуемо попали и на мясо, но хозяину этого показалось мало, и он тут же взмолился:

– Отец священник, не откажи, полей ещё! Шашлычную открываю в селе вашем. В святой день и мясо святое должно быть. Для селян же стараюсь… Они придут разговеться, а тут – шашлык святой.

Поправлять терминологию шашлычника было некогда, да и бесполезно вот так-то, на ходу.

– Крещёный? – только и спросил отец Арсений.

– Да-да, крещёный я! – заверил его мужчина.

– А почему куличи не принёс святить?

– Так не местный же я. Спешил шашлычную к Пасхе оборудовать, чтобы открыть. На другое времени не хватило.

– Пришёл в храм Божий, значит?

– Пришёл.

– А ведь мог и не прийти, а мимо пройти… М-да-а… Завтра жду в церкви. Придёшь?

– Приду.

Батюшка тут же обратился к Елизавете:

– Проследи, чтобы без пасхальных гостинцев не ушёл человек. Гость как-никак.

«И сущим во гробех живот даровав»… – донеслось до слуха настоятеля слова тропаря.

«Плюх, плюх, плюх…», – батюшка обильно окропил мясо в кастрюлях и крестный ход двинулся дальше.

В мозгах каждого, кто слышал беседу, а слышали многие, не единожды повторилась фраза: «А мог бы и не прийти, а мимо пройти».

Люди тут же бросились делиться пасочками, крашенками и чем ещё Бог послал. Немалый пакет незнакомцу цыганской внешности собрали. Елизавете и просить не пришлось. Опешив от такого пасхального гостеприимства, шашлычник обильно прослезился.

Он всё приглашал и приглашал селян разговеться вечером шашлыками в его «Пикнике», причём бесплатно, потому что открытие, потому что по случаю Пасхи, потому что из «святого мяса»… потому что люди добрые в этом селе живут.