Осень подходила к концу. Почти месяц прошел после того, как первый снег, аккурат в праздник Покрова, сообщил, что вскоре весь асфальт покроется твердой холодной коркой, превращающей любую прогулку по городу в экстрим.
И сегодня это предсказание, после многочисленной смены слякоти на тихую сухую погоду, наконец-то начало сбываться. Холодный ветер еще не продувал до костей, а слегка взбадривал. Снежинки роились в свете фонарей, напоминая глупых мотыльков, несущихся на свет, чтобы, обжегшись, распрощаться со своей и без того короткой жизнью.
Галина шла с работы и ничего вокруг не замечала. Даже то, что сегодня она одета по погоде, женщину не радовало. Время от времени волны негодования захлёстывали душу Галины, вытесняя из головы клубок обычных житейских мелочей, которыми она собиралась заняться на этой неделе.
– Простил, видите ли, он меня! – не уставала она мысленно повторять одну и ту же фразу, растравливая и без того кровоточащую душевную рану. – Тут съязвил, там уколол, понаписал столько гадостей, что за целый год не приходилось ей выслушивать. А под конец: «…великодушно вас прошу забыть то, что вы мне написали оскорбительного. Я уже забыл и прощаю, по обычаю православному».
Честно говоря, ничего оскорбительного в своём письме она не помнила. Когда пришло предыдущее его послание, полное желчи и укоров, Галя, дабы его сердце еще больше не ожесточилось, постаралась, как могла деликатнее, объяснить, что помочь материально она не в состоянии. Что на них с мужем висит огромный ипотечный кредит, а на тюремное служение со стороны никто денег не даёт. Что с самого начала переписки она предупреждала: от неё можно ждать только обучения основам православия, а не денег на лекарства, как бы жизненно необходимы они ни были. Ведь даже переписка обходится слишком дорого, и служить словом – это единственное, на что они с мужем сейчас способны. Ей казалось, что прочитав, как им приходится тяжело, брат в заключении поймёт: не у него одного проблемы, и это даст ему силы дальше нести свой крест. Часто так бывает: ты такой немощный, несчастный, ничего-то у тебя в жизни не получается. А посмотришь, вникнешь, как живут и мучаются остальные, и твоя участь уже не кажется столь безысходной. Она надеялась… и ее надежда не оправдалась.
«Спаситель говорил, что нужно служить неразрывно словом и делом (последние два слова были подчёркнуты несколько раз жирным синим цветом). Действительно, «вера без дел мертва», – цитировал Святое Писание пожизненно заключённый. – Апостолы ещё помнили об этом, все остальные варианты не будут плодоносными, поверьте Библии. Я настаивать не буду, просто должен это сказать: мне открыто это. И вам Бог откроет в Своё, по Промыслу Его, время, по мере духовного роста. «Взялся за гуж, не говори, что не дюж»».
Последняя фраза письма вызывала в женщине особое возмущение. Ну не бралась, не бралась она «за гуж» материальной помощи! Вот если бы заранее предупредила, что в случае необходимости пришлёт деньги на лекарства… Но ведь с самого начала она только и твердила об обратном.
– Да успокойся ты, – одергивала она саму себя, – не ты первая, не ты последняя, кому из зоны приходит неадекватное послание.
Галине вспомнилась кроткая и добрая бабушка Татьяна Матвеевна, с которой они раньше вместе несли этот труд. Та чуть ли не со слезами, трясущимися губами объясняла:
– Опять целый список прислали: кипятильник, пряники, конфеты, крем для бритья… а пенсия совсем маленькая. Я ведь, Галь, и в прошлый раз им посылала и носки, и чай, и всё, что просили, книжечку вложила хорошую. Сама-то чай не пью, всё им. Пробовала я просто писать, общаться, опытом христианским делиться, а они мне всякий раз новый перечень. Ну, не могу я на эти нужды их не обращать внимания-то. А сил уж нет больше.
У бедной старушки из-за переживаний поднялись давление и сахар в крови. Чтобы оградить сестру от дальнейших волнений, Галина, как ни понятны ей были потребности заключённых, посоветовала пенсионерке оставить служение. В тюрьмах действительно много людей, ищущих Бога и христианского общения, но есть и те, которые, играя на религиозных чувствах, преследуют лишь свою выгоду. С такими и случилось столкнуться Татьяне Матвеевне.
О! То, что «вера без дел мертва», Галя испытала много раз. Один Бог только знает, сколько дел нужно провернуть, чтобы послать в колонию «лишь слова ободрения», как её укорили в последнем письме.
Погружённая в свой воображаемый диалог, Галя не замечала ни тяжести писем в сером рюкзачке, висящем на её спине, ни того, что ветер стал колючим и пронзительным, и его с усилием приходилось преодолевать, нагибаясь вперед всем телом, ни то, что позади остались уже три квартала. В увлечении она едва не пропустила банкомат, но вовремя спохватилась. Без денег на почте её никто не обслужит. Стоя в очереди из трёх человек, женщина все пыталась успокоиться.
– Ну, что ты завелась? Как будто в первый раз, начитавшись православной литературы, тебя вразумляют «духовно опытные», без году неделя, христиане? Забудь. Напиши следующее письмо, как ни в чём не бывало. Он же «простил», значит, не будет больше возвращаться к вопросу о деньгах. Хотя вряд ли не будет. Такие не в меру «духовные» люди не очень-то придерживаются каких-либо обязательств, а скорее от других требуют выполнения заповедей и всего прочего. Ещё и шантажировать меня пытается с Библией в руках. Если уж взялся её цитировать, тогда бы мог вспомнить слова Апостола Павла: «…если есть усердие, то оно принимается смотря по тому, кто что имеет, а не по тому, чего не имеет. Не требуется, чтобы другим было облегчение, а вам тяжесть, но чтобы была равномерность». А может, всё-таки «ужаться» и послать какую-то сумму? Или лечебные травки, собранные этим летом мамой отправить?.. Нет. Против СПИДа календула не поможет, а варить ежедневно по часу овёс в кожуре для поддержания иммунитета в одиночной камере ему никто не даст. К тому же ставить семью на грань выживания она не имеет права.
Когда Галина подошла к зелёному банкомату и ввела пин-код, зарплата стала таять с быстротой, с какой женщина успевала нажимать кнопки, сообщающие писком, что наличные деньги на пересылку писем сняты, что ежемесячный платёж за кредит погашен, что следующий месяц они могут пользоваться коммунальными услугами и даже разговаривать по телефону, что группа тюремного служения в Интернете в этом месяце будет ей доступна, и (о, чудо!) до зарплаты мужа на проезд им хватит денег, а вот на курицу, скорее всего, – нет, и придётся варить лапшу со спец-набором, состоящим из куриных спинок и костей. Даже если бы она всё-таки решилась помочь тому недовольному заключённому, её работодатель не произвёл начислений в расчёте на него.
Когда женщина добралась до почты, то, едва открыв дверь в операционный зал, постояв в нерешительности несколько мгновений, тихонько прикрыла её. Очередь не менее чем из шестидесяти человек витиеватой змеёй, изгибающейся несколько раз, заканчивалась почти у самого выхода. Словно это не почта, а колбасный магазин, и вновь вернулись советские времена с их дефицитом всего. Оказывается, далеко не все имели доступ к банкоматам, чтобы провести свои ежемесячные коммунальные платежи. А это значило, что час времени Галина потратила зря, и теперь надо хорошенько подумать, где и когда отправить в колонию проверенные уроки. Не исключено, что в единственный выходной не придётся выспаться, а с утра пораньше вновь надо будет идти на почту. Может, тогда повезёт? Это ли не дела веры? Вновь Галя с горечью вспомнила упрёки из последнего письма.
– Хватит, хватит, остановись! – шептала она сама себе, ковыляя к автобусной остановке. – Это не он тебе такое написал. Это его болезнь вопиет во всё горло, ища, как бы побольнее укусить. Сама посуди: одиночная камера, всё тело ломит и… кто его знает, как оно при СПИДе. А лежать нельзя – режим! Нарушишь его – и сразу в карцер с многократно худшими условиями. «Мы, сильные, должны сносить немощи бессильных и не себе угождать». Матери ведь не на всякий взбрык своих чад реагируют, многое просто мимо ушей пропускают. И нам, зрелым христианам, стыдно обижаться на подобные выпады неофитов.
Он пишет, что чувствует себя ужасно. А ты вспомни сама, как при последнем бронхите целыми днями лежала пластом, только и в состоянии, что взывать к Богу коротенькими молитвами. А тот зэк даже вытянуться не может, пока не дадут сигнал к отбою… Интересно, а почему его тогда в лазарет не положат? Может, на данный момент не всё так трагично? Ведь других из той же колонии кладут в санчасть, я это знаю наверняка.
«Она точно знала, что эти птицы залётные – чужие, бесовские, и ничего общего с её образом мышления не имеют»
Вслед за подозрениями в голову прокралась гниленькая пакостная мысль.
– Да он сам виноват! Точно! Мало того, что разгульной жизнью или наркотиками подцепил болезнь, так ещё что-то такое ужасное совершил. Пожизненное за карманную кражу не дают. Вот теперь и пожинает плоды своего греха – не имеет возможности даже себе овёс заварить.
Но какими бы логичными ни казались внезапно посетившие её голову настойчивые доводы, сердцем Галя не спешила соглашаться с ними.
– Так. Стоп! Это не моё дело. Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешную! – как в спасательный круг, вцепилась она в Иисусову молитву, твердя её с жаром, пока непрошеный натиск не был отбит. Она точно знала, что эти птицы залётные – чужие, бесовские, и ничего общего с её образом мышления не имеют. Стоя согнувшись в переполненной маршрутной «газельке», Галя вспомнила и другого заключённого, который в надежде, что хоть кто-нибудь его поймёт, буквально кричал словами своего письма:
«Как другим доказать, что не собирался убивать? Что не хотел, но так получилось. Что раскаиваюсь, и если бы возможно было отмотать ленту назад, вёл бы себя иначе».
Каждый мог оказаться в таком же глупом и страшном положении, как этот заключённый. И неизвестно, как бы кто себя повёл при подобных обстоятельствах. Недаром народная мудрость гласит: от тюрьмы и от сумы не зарекайся. В её деле это была одна из самых цитируемых фраз. Тем не менее, очередь из желающих помочь заключённым не организовывалась. Галина знала, что далеко не все христиане вообще задумываются о необходимости тюремного служения, не говоря о некрещеном люде. Те подавно, узнав о её деятельности, глядя на Галину, крутили у виска: «Лучше бы занималась своей семьёй, чем чужими мужиками». Или как её сослуживица по мирской работе, подняв руки к небу, произнесла: «Это какой-то ужас! Как представлю: один, закрыт в камере от всего мира. Я просто не смогла бы с ними общаться. Они напоминали бы мне о несовершенстве этого мира, а хочется в жизни праздника».
Иногда после очередной попытки подключить к служению хоть кого-нибудь с прихода опускались руки. Складывалось впечатление, будто это надо лишь ей одной.
– Маша, возьмись за переписку, – как-то после службы подошла Галина к старой приятельнице, симпатичной полной девушке. – Это очень поучительно и интересно. Обучая других, ты и сама глубже узнаешь православную веру, и людям пользу принесёшь.
– Да я за всю жизнь ни одного письма не написала, – ни то в шутку, ни то всерьёз, смеясь, ответила та.
– Вот как раз самое время начать.
– Что Вы! Меня мать покромсает в мелкий винегрет и перемешает, если только узнает, что переписываюсь с зэком.
– Юр, тебе пришло письмо из зоны, – обратилась Галя к низкорослому кудрявому мужчине средних лет, певшему на клиросе. Год назад он после долгих уговоров все-таки взял у неё для переписки один из адресов.
– Мне пишут, пишут, а я давно не отвечаю, – меланхолично ответил Юра, безвольно отведя взгляд.
– Почему не отвечаешь? – пыталась подбодрить его Галина. – Возьми для разнообразия и ответь. У тебя же всего один человек в переписке, это не так уж много времени займет.
– Ладно, что-нибудь напишу, – ответил мужчина неуверенным голосом, не вселявшим в Галю надежды, что он сдержит свое слово.
Полгода спустя, когда на имя Юры пришло очередное письмо с зоны, диалог повторился. А ещё через четыре месяца, не встретив Юру в храме, она просто передала письмо на клирос. Больше писем ему не писали.
– Анастасия, возьмись за переписку, – попросила Галя едва образованную добрую пожилую марийку, давно посещавшую храм. И, предупреждая предполагаемые возражения с ее стороны, добавила:
– За свою грамотность не переживай, им не красивый слог нужен, а сердечное слово. Я тебе подберу брата не шибко начитанного, будешь ему переписывать молитовки или из книжек понравившиеся места.
– Господи, благослови, – перекрестясь, с энтузиазмом согласилась Анастасия.
– Вот, смотри, это его адрес, а это адрес нашего абонентского ящика. Письма передавать буду я.
Неделю спустя Анастасия вернула скомканный конверт и, по своему обыкновению перекрестясь, всхлипнула:
– Возьми, Бога ради, письмо назад. Я его мужу показала, так, мол, и так, Саша, давай с тюрьмой переписываться. А он как заорет: «Я сам на зоне был, знаю, что это такое! Им не твои письма нужны, а чефир и курево. Попробуй только написать! Узнаю – прибью!»
– Софья, возьмите письмо в переписку, – с очередной попыткой Галя обратилась к ещё одной прихожанке. – Дело богоугодное. Будет кому о вас помолиться.
– Ой, я, наверное, не сумею.
– Да для этого большого умения не требуется. – Пыталась пояснить Галя. – Опишите, куда съездили, какие святыни к нам привезли. Пару ободрительных слов – и письмо готово. Никто же от вас не требует писательского таланта. Хотите, дам три письма на выбор. При желании можете и всем троим написать.
– Нет, это всё-таки не для меня, извините.
Может, и Галя давно сломалась бы, забросив переписку и обучение в зонах, если бы не редкие письма с благодарными отзывами от тех, кому не жалко было поменять пайку на чистый маркированный конверт, чтобы написать ответ и получить следующие уроки. Их письма воскрешали Галю и её желание дальше служить людям, хотя с материальной точки зрения, ей служить было нечем.
«Такой заповеди нет, чтобы требовать от других любви и исправной жизни»
Весь вечер, моя посуду и готовя ужин, Галя не могла решить, как же ей поступить. Стоит ли вообще ему отвечать? Ведь все доводы она привела еще в прошлом письме, но это не дало абсолютно никаких результатов – человек закрылся в полной уверенности, что его оскорбили. Может, написать коротенькую цитату, скажем, из писем валаамского старца схиигумена Иоанна: «Такой заповеди нет, чтобы требовать от других любви и исправной жизни», или высказывание старца Симеона Афонского: «Наведи порядок в мыслях и увидишь мир другими глазами»? Наверное, это как-то по-детски будет выглядеть: обиделась и отделалась цитатой.
А может, не о своих трудностях стоило рассказывать, а сравнить его положение с мучениками ГУЛАГа, подчеркнув, что в отличие от них, он вообще находится в райских условиях? Нет. Все не то. Не то! О, Боже, помоги и вразуми!
Незадолго перед сном, предупредив мужа, что на тюремное служение ей потребуется некоторое время, Галя засела за ответ. Письмо из зоны она решила больше не перечитывать, чтобы эмоциональный всплеск вновь не захлестнул ее и не унес туда, куда она совершенно не хотела.
Чистый лист в клеточку лежал на столе в ожидании, пока на нем хоть что-нибудь отобразится. Галя взяла шариковую ручку…
«Дорогой брат! Сколько бы мы не препирались, хоть как-то улучшить условия Вашего содержания не в моей власти. Я по-прежнему буду молиться о Вас, но не вижу смысла в нашей дальнейшей переписке: учиться Вы не можете, мои письма Вас раздражают. Поэтому прошу простить меня, и я тоже Вас прощаю».
Галина перечитала письмо. Как-то сухо и официально получилось, а главное – не чувствуется любви… А что такое любовь в их случае? Своим мямленьем провоцировать человека на дальнейшие оскорбления или жесткой позицией раз и навсегда прекратить их? Если бы Галина видела хоть какую-то возможность для дальнейшего диалога – воспользовалась бы ею. Но со стенкой не поговоришь. Надо знать зону и степень своей ответственности, а не пытаться спасти весь мир.
Пачка писем со вчерашнего дня ждала своей доразборки. Галя их просматривала и прямо на конвертах подписывала, что с ними делать дальше. Конверты с выполненными уроками она складывала в одну стопку. В другую – письма тех, кто впервые обратился за обучением. Послания без уроков она брала на работу, чтобы прочесть их в обед, подчеркнув красной ручкой самое важное – это облегчало ее труд, когда она собиралась отвечать братьям. Галя могла только догадываться, что может значить для заключенного весточка с воли, когда дружки тебя забыли, а родственники не хотели знать. Глоток свежего воздуха? Доказательство, что не всё в жизни потеряно, пока хоть кто-то в этом мире интересуется тобой? Женщина надеялась, что это так. И потому она старалась сделать всё, чтобы ее ответ содержал надежду и весть о Божьем прощении и любви.
Вдоволь натрепав уличные фонари и кроны уснувших на зиму деревьев, ветер наконец успокоился и затих. Мороз крепчал. В просветах между темных, как одеяла, облаков, задумчиво плывущих куда-то в ночной мгле, показались звезды.
Галина спала, уткнувшись в родное плечо мужа. Она тихонько посапывала и уже не переживала о людской неблагодарности. В тот момент ей не было обидно, что не получается донести до остальных, какое это на самом деле великое счастье – выполнять волю Божию и следовать Его водительству. Никакие турпоездки или развлечения не могли дать ощущение полноты жизни, какое переживала Галя, когда, преодолевая усталость и лень, всё же садилась за проверку уроков из зон.
Конечно, в тюремном служении, как и везде, были свои трудности. Но даже проходя через испытания, наподобие сегодняшнего, Галина чувствовала на себе благословляющую руку Господа и Его поддержку.
Звезды сверху смотрели на Божию дочку и улыбались. Или это были Ангелы?