Принцесса Греза: стремление к высокому идеалу

Есть люди, которые в силу своего стремления к возвышенному, к чистоте и красоте не смогли примириться с действительностью, и силою своего таланта — художественного и литературного, создавали реальность новую, свою, необыкновенную. А поскольку новое — это хорошо забытое старое, вдохновение черпали из древности. Из сказок, былин, средневековых легенд.

Возрождали и  использовали “сказочные” декоративные техники мозаики, майолики, а также живописные приемы Средневековья, отбросив все “совершенные” достижения академической живописи, вернув таинственный неотмирный язык символов. Последователи этого направления в стиле модерн так и названы: символисты.

Есть полотна, которые приковывают взгляд. Но чтобы попытаться понять, нужно приглядеться. Вначале просто почувствуешь красоту изображения, а потом тот таинственный, нереальный мир оживает, и будто настроившись на одну волну с твоими чувствами, рассказыват о вечном и прекрасном именно тем языком, который близок и понятен лично тебе. Для меня одно из таких полотен — удивительная врубелевская “Принцесса Греза”.

Сюжет был взят из очень модной в те годы одноименной пьесы Ростана, в основу которой, в свою очередь легла средневековая легенда. Вот она.

Принц Жофруа Рюдель, услышав от менестрелей о красоте и добродетелях триполийской принцессы Мелиссанды, влюбляется, и отправляется на ее поиски. Во время плавания он заболевает и находится при смерти, когда корабль входит в порт Триполи. Принцесса, узнав о его любви к ней, спешит навстречу. Склонившись над лежащим на смертном одре Рюделем, она провожает его в вечность, он умирает, а она, познав силу истинной любви, уходит в монастырь..

У Ростана же легенда была сильно изменена, и я бы сказала, опошлена интригой и любовным треугольником. Сюжет пьесы перекликается с его “Сирано”. Умирающий Рюдель не в силах сам сойти с корабля и добраться до дворца принцессы, и к ней идет его верный друг и спутник поэт Бертран. Представ перед Мелиссандой доблестным рыцарем, победившим стражу, поставленную византийским императором Мануилом Комнином, желающим взять ее в жены, Бертран произносит стихи о любви к ней, сложенные его другом, и принцесса, думая, что перед ней Рюдель, влюбляется в него. Бертран тоже воспылал чувством к красавице, но, памятуя о долге перед умирающим принцем, уговаривает ее отправиться к нему на корабль. Мелиссанда в свою очередь после тяжелых душевных колебаний пытается уговорить Бертрана забыть свой долг и остаться с ней. А когда он готов поддаться соблазну, вдруг увидев вдали черный парус на корабле и ошибочно приняв его за корабль Рюделя, и полагая, что принц умер, начинает терзаться чувством вины и обвинять принцессу с ее женскими чарами, заставившими его забыть о дружбе, рыцарстве и высоком чувстве долга.. Мелиссанда тоже раскаивается, она вдруг поняла, что Бертран видел в ней всего лишь женщину, предмет страсти и вожделения, в нем не было ни капли тех чистых возвышенных чувств Рюделя, воспевшего ее в стихах, и по ошибке приняв за него другого, она наделила этого другого его чертами, точнее, своими мечтами о нем. Поняв же, что Рюдель все еще жив, Мелиссанда и Бертран устремляются к нему, и долгожданная встреча происходит. Принц умирает счастливым, в объятиях своей принцессы Грезы (в оригинале — принцессы из Дальнего Далека). После его смерти Мелиссанда решает уйти в монастырь и повелевает Бертрану и команде корабля отправиться в крестовый поход.

Сталкиваясь с реалиями мира, будучи не в силах вынести грязь, жестокость и несовершенство, а также желая укрыться от пугающей действительности, человек тянется к свету и не видя, не понимая, что есть истина и смысл, ищет его. Уходит. В древность, в искусство, в сказку.

И Врубель ищет. Тонкая, чувствительная душа мечется в поиске. Смысла. Истины. Сути. Совершенства. Душа, лишенная духовной опоры, однако же инстинктивно, пусть и “гадательно, сквозь тусклое стекло” — отражает Божественный замысел. Стремление к творчеству — отблеск Божественного созидания. Сам Бог-Творец сотворил человека по Своему образу и подобию, и значит, Божественный дар — творческое начало. Стремление к совершенной красоте — естественное следствие Божественного творческого начала: мир, созданный Им, до грехопадения был красив и совершенен (И увидел Бог все, что Он создал, и вот, хорошо весьма. Быт. 1,31) .Стремление к мечте — по Божественному замыслу человек должен стремиться к совершенствованному состоянию — обожению. Стремление к Любви — к высшему Божественному дарованию, бОльшему, чем все остальные, ибо Он Сам есть Любовь…

И вот оно, это произведение, где художник воплощает свое личное, невысказанное. Творческий поиск, стремление к совершенной красоте, к идеалу, к мечте, к любви… Почему Греза? На картине стирается грань между явью и сном. Умирающий Рюдель с лирой в ослабевающих руках, он чувствует приближение смерти и поет написанную им песню, посвященную прекрасной принцессе, которую он искал и к которой стремился. И она — прекрасная и неземная, приближается к его одру. Как? Полупрозрачная, в одеждах цвета морской волны (или это всего лишь волна, ударившая о борт корабля?), она парит в воздухе. На длинных струящихся золотых волосах и роскошных одеждах полыхают цветные сияющие мозаично-витражные блики, ее статус подчеркивают драгоценные украшения. Стиль модерн щедр на декоративность, которая вместе с иконописными приемами усиливает ощущение иной реальности, параллельного сказочного мира. Из византийской иконоиси позаимствованы практически плоскостное изображение, условность фигур, нарочитая неестественность поз, большие выразительные глаза. Особенно у принцессы. Глубокая печаль и скорбь читается во взоре. Спутники принца, будучи не в силах осознать происходящее, замерли в благоговейном созерцании. Душа принца отходит. Любовь не умирает, но переходит в Вечность… Кто же она, эта принцесса Греза?

Человек, или…? Это уже не та героиня пьесы Ростана, и даже не та средневековая принцесса из легенды. Она не принадлежит земному материальному миру. В ее руке белая лилия — символ архангела Гавриила и Благовещения. Случайность? Но в символизме нет случайностей, есть прикровенные символы, таинственность и недосказанность.

У людей особого склада, тонких и ранимых, чувства обострены и открыты. И видимо поэтому им дано видеть и чувствовать больше, чем людям с так называемой устойчивой психикой. Эта сверхвосприимчивость далеко не всегда во благо. Наверное, даже чаще во вред. Поскольку они могут оказаться проводниками разных стихий, как сил добра, так и зла.. Создавая свои миры, символисты хоть и используют приемы и символику Древности и Средневековья, но упускают самое важное — духовно-сакральную составляющую, оставляя одну только эстетическую. Они — романтики и эстеты, стремящиеся к совершенству и возвышенному идеалу Средневековья (не исторического, а того, каким оно им видится через призму легенд о трубадурах и Прекрасных Дамах), видят этот идеал в красоте, в антураже, которым они себя окружают.. Играют в Средневековье. Прячутся в него от мира реальности, от нестроений, воин и революций конца 19 — начала 20 веков. Того самого стыка веков, когда растущее напряжение от неопределенности, пугающей неизвестности, страха перед будущим абсолютно различным образом, но непременно проявляется в разных направлениях литературы и искусства того времени…

Это то, как мне видится, о чем пишет Честертон в своем “Возвращении Дон Кихота”, где герои, заигравшись в Средневековье, начинают жить в созданной ими реальности, в которой они тоже стремятся к идеалу, честны друг с другом, и совершают странные для посторонних, но благородные поступки, однако понятия об идеале и правде у них слишком различаются. И они терпят крах. Причину называет одна из героинь. Помещения средневекового аббатства, где молодые люди играли свою пьесу, были для них лишь театральной декорацией, и указывая на сохранившуюся часть фрески — дракона, девушка говорит, что когда-то здесь было изображение Архистратига Михаила, или иного святого, поражающего зло. Но о них никто не вспоминал. Истинный смысл ушел, Добро ушло, и современникам остался лишь дракон, лишь зло и пустота…

И для Врубеля его мечта, его стремление к Идеалу так и остались прикровенными, “гадательно”. Искусство, красота стали не путем к Вечности, а самоцелью. Говорить о религии среди образованныз людей уже тогда было не модно. Для Врубеля демоны — это не падшие темные силы, он изображает в демонах себя, свое настроение. Печальный, мятущийся, задумчивый… он не придает своей демониаде сакрального значения, для него и это — антураж, символ, игра… а заигрывать с этими силами нельзя. И тогда, и сейчас, слишком часто люди не отдают себе отчет, насколько опасно заигрывание с демонами, даже когда “совсем другое имеется в виду и это просто красиво”. Расплатиться Врубелю пришлось сполна. Смерть маленького сына и тяжелая душевная болезнь, и апогей безумия — “Демон поверженный”, самый страшный. Ему невозможно взглянуть в глаза — они как бы двоятся. Говорят, даже уже на выставке, где висела эта картина, Врубель все не мог остановиться, все дописывал и дописывал. Все новые и новые подробности декоративного обрамления. Красиво, глаз не оторвать. Павлиньи перья. Перья, перья, много перьев как тысячи глаз. Они повсюду. Врубель слышал голоса…

До конца своей жизни он так и не оправился от душевной болезни, которая то на время отпускала, то прогрессировала. Мы не можем знать, о чем думал человек, что чувствовал, стала ли страшная болезнь искуплением, и в каком состоянии души художник отошел в вечность, но то, что последняя, написанная им в момент просветления рассудка картина — “Видение пророка Иезекииля”, дает надежду… хочется верить, что это не случайность и не безумие, а его личное покаяние и возвращение образов святых, поражающих зло, на разрушенные фрески средневекового собора души… Молодая героиня повести Честертона, получив поместье в наследство, возвращает его монастырю. И в безжизненные стены-декорации, в которых пытались оживить атмосферу древности, вновь зажегся Костер Любви, который горел здесь когда-то и согревал всех. Но сначала этот костер загорелся в душах героинь повести. Они нашли То, Что искали, ту драгоценную жемчужину… И кто знает.. не прозвучали ли и для художника Врубеля слова из другого литературного произведения, автора которого вполне можно назвать его последователем, поскольку убеждена, что из символизма потом возник жанр фэнтези: “Возлюбленный, – сказал Славнейший, – если бы твое желание было не ко Мне, ты не искал бы так долго и так искренне, ибо искренне ищущий – всегда находит”. (К.С.Льюис, “Последняя битва”).


Панно Михаила Врубеля полностью:

«Принцесса Грёза» (1896) — картина русского художника Михаила Врубеля.
Масло, холст. Третьяковская галерея, Москва

Добавить комментарий

Предыдущая запись Евангелие дня с толкованием на 11 января
Следующая запись ТАСС: Вопрос о передаче Исаакиевского собора Церкви решен