Под нашими окошками всегда росли вишни. Когда мои родители купили этот дом на окраине города Иванова, мне было 4 года. Вишни тогда уже росли. Их, видимо, посадил прежний хозяин. Потом вишни стали старыми. Потом высохли и погибли. Полянку на их месте заполонила трава. Мне было лет двадцать тогда. Крапива выше пояса – кому это понравится? На соседней улице около старой вишни я откопал несколько побегов молодой поросли и посадил их под своими окошками. Весной мои посадки дружно пошли в рост, а через пару лет молодые вишенки уже зацвели. Радовались тогда все – и папа, и мама, и бабушка, и сестренка. Ждали первых ягод. Вскоре появились и они – зеленые упругие шарики на месте опавших цветков.
Вишни наливались с каждым днем. По утрам я просыпался и первым делом глядел в окошко: как там мои вишни, не завяли ли, не объели ли их соседские козы – ведь они, мои деревца, такие нежные и маленькие! Заботой о вишнях я заразил всех домашних. Яблони яблонями, малина малиной – все это росло в саду, за забором и было уже привычным. За вишнями же мы все следили с особой любовью.
И вдруг теплым июльским вечером я услышал за окном рев тракторного мотора и треск ломающихся веток. Отставив в сторону тарелку супа, я выскочил на улицу. Михалыч, мужичок с соседней улицы, на своем тракторишке проехал под нашими окошками, прямо по нашим вишням…
Работал Михалыч в «Зеленстрое» – была в ту пору такая организация, занималась она зелеными насаждениями в городе: обрезкой деревьев, подстрижкой газонов, обустройством клумб и прочими «зелеными делами» города. Предприятие находилось недалеко от нас, и Михалыч часто приезжал домой прямо на своем маленьком тракторе с тележкой спереди, на которой он перевозил то торф, то навоз, то рассаду для клумб, то еще что-то. Был он мужичком скромным, безобидным, маленьким и невзрачным, неопределенного возраста. Ходил всегда в одной и той же потрепанной кепке и застиранной спецовочной куртке. Частенько соседи просили его привезти торфу, земли или навозу – он не отказывал, находил где-то. Нет, не воровал. Не похож Михалыч был на вора. Чем платили? Известно чем – бутылкой. Одна в ту пору была «валюта». Вот и пристрастился он к выпивке.
Так вот. В тот день пьяный Михалыч проехал на своем тракторишке прямо по моим вишням. Эх, как я разозлился тогда! Выскочив из дома, побежал за тракторишкой – благо, не «Жигули» – схватил Михалыча за плечо, вытащил из открытой кабины, повалил на землю и ударил… Даже матом на него кричал, настолько обидно было, с такой силой нахлынули на меня эмоции. Да и сила молодецкая взыграла, я ведь недавно из армии вернулся, а Михалыч – мужичок щупленький, на голову меньше меня. «Да ты чего… Да, ты, это… Прости… Не увидал я… Я, это, выпил сегодня… с получки…» – лепетал тракторист невнятно себе под нос. А я тузил и тузил его, орал и орал на бедного мужичонку.
На улицу выбежала моя мама: «Отстань от него, ладно уж, что теперь поделаешь», – успокаивала она меня.
Спустя несколько минут я, конечно, остыл. А Михалыч забрался в свой тарантас и на автопилоте поехал домой. Лишь после этого я оглянулся и посмотрел на вишни. Оказалось, что из десятка были сломаны лишь две, остальные просто пригнулись к земле. Машина Михалыча была сродни ему самому – легкая и безобидная. А вишни – гибкие, молодые. Вскоре они поправились и в положенное время как ни в чем не бывало принесли плоды, на которые мы не могли нарадоваться.
«То ли водка, то ли старые болезни, то ли фронтовые раны…»
А через несколько дней после описанного случая Михалыч умер. Умер так же, как и жил. Тихо и незаметно. Нет, не я, мне кажется, был виноват в его смерти. То ли водка, то ли старые болезни, то ли фронтовые раны… То, что Михалыч всю войну прошел и ордена имел, это я только после похорон узнал. И, думается, не только я. В День Победы он наградами не хвалился, лишь безобидно выпивал с соседями.
С тех пор прошло больше тридцати лет. Погибли все мои вишни. А эта история с Михалычем до сих пор стоит в памяти. И сам он порой снится мне по ночам – маленький, небритый, слегка хмельной, но добрый и безобидный человек в помятой кепке.
Когда мне сообщили о его смерти, меня как ножом по сердцу полоснуло: человек ушел обиженным на меня! И никогда больше не вернется. Человек меня не простил и умер! А может, простил? Не знаю. Не дано мне теперь это узнать. Но не это главное. Я сам тогда не простил его живого! Простил лишь мертвого. Точнее, мне тогда лишь показалось, что я простил его. С годами я понял, что настоящее православное прощение пришло намного позже. Ведь в православии в понятие прощения вкладывается особый смысл… Сегодня я с ужасом вспоминаю те минуты, когда бил Михалыча. У меня, недавнего солдата, пару лет назад применявшего по прямому назначению автомат Калашникова, хватило наглости напасть на беззащитного мужичка и не хватило мужества прийти на его похороны.
Прости меня, Михалыч… Прости…
Написал сейчас эту последнюю фразу и не знаю, правильно ли я поступил. Почему? Да потому что имя это – Михалыч – я лишь сегодня придумал. Не помню я, как звали этого человека. Забыл. А лицо помню и голос помню. И те минуты – до каждой секунды помню. А имя забыл. И записку в храме о упокоении подать не могу. Не знаю имени. Не знаю даже, крещен ли он был. И узнать не у кого. Вскоре после смерти Михалыча умерла и его жена, сухонькая старушка. Приехали какие-то люди, скромненько схоронили ее, а дом продали. С тем, как говорят, и концы в воду.
Только православный человек поймет, как тяжело это осознавать – невозможность в храме, в молитве поминать близкого, любимого человека. А то, что Михалыч стал для меня после этого близок, поймет каждый, у кого еще не зачерствело сердце.
С тех пор прошло много времени. Часто приходилось вступать в конфликты. В мирской суете этого избежать почти невозможно. И всегда в минуты, когда подкатывала обида, я вспоминал эту историю, закусывал губу и говорил себе мысленно: «Что ты делаешь! Остановись! Не обижай человека! Прости ему все обиды сегодня же, сейчас же, сию же минуту, заставь его улыбнуться тебе!» А вдруг повторится то же самое, что случилось у меня с Михалычем, и он, этот человек, всю жизнь будет тебе сниться.