У соучеников по духовному училищу, а затем и семинарии мальчик по имени Ваня Беллавин вызывал неподдельное удивление. Потомок священнической фамилии, уж он-то, казалось, должен бы был «выглядеть как все» и не отличаться. Однако и в эти юные годы, и гораздо позже он всегда, как мы бы сейчас сказали, не соответствовал ожиданиям тех, кто находился рядом. Товарищам по учебе, собеседникам и со-трудникам он казался уж очень похожим на человека светского, «обывателя», простеца. Но вместе с тем даже недоброжелатели отмечали невероятную чистоту, честность, милосердие, естественную, будто бы врожденную тягу к молитве, готовность утешить и ободрить другого человека, ничем не нарушаемый мир в душе. Еще в Торопецком духовном училище ученики, сделав игрушечное кадило, «кадили» им перед Иваном и называли его «Ваше Святейшество», а в Петербургской духовной академии он получил от студентов прозвище «Патриарх». Никто не знал, что шутки окажутся пророческими.
Его однокурсник протопресвитер Константин Изразцов вспоминал:
«Во всё время академического курса он был светским и ничем особенным не проявлял своих монашеских наклонностей. Его монашество после окончания Академии поэтому для многих его товарищей явилось полной неожиданностью».
Приняв постриг и новое имя Тихон, в честь святителя Задонского, а затем и священный сан, Беллавин несет послушания в Варшавской епархии. На 33-м году жизни он становится епископом Люблинским и уже через год Господь призывает своего «необычного» послушника на равноапостольное служение: новый «Ангел Церкви» переводится на Алеутскую и Аляскинскую кафедру, а затем становится епископом Североамериканским и Аляскинским.
С огромным рвением и не жалея сил, как и всегда, начинает епископ Тихон свой труд на новой земле. 23 декабря 1898 года в кафедральном соборе города Сан–Франциско владыка Николай (Зиоров) встретил его, передав последнему архиерейский посох святителя Иннокентия (Вениаминова) со словами «да будет твое служение… многоплодно и благоплодно» — что и исполнилось. В этот период своей жизни, охватывающий почти десятилетие, он упорядочивает жизнь православных приходов США и на Аляске. Его трудами и заботами были построены часовня над гробом преп. Германа на Еловом острове, основан первый православный монастырь в Пенсильвании, учреждена первая православная семинария в США, построены новые храмы, среди них — кафедральный собор во имя свт. Николая Чудотворца в Нью-Йорке; организуются приходские школы, приюты для детей, количество приходов возросло во много раз — пожалуй, невозможно перечислить все его труды и заслуги. Он неутомимо посещал свою паству, заезжая порой в самые отдаленные уголки, предпринимая долгие переходы, сплавляясь по рекам, а впоследствии весело вспоминая в разговорах, как приходилось ходить «пешком по тундрам». Именно его заботами православие в Америке приобрело настоящий вселенский масштаб, был созван первый Православный Собор Северо-Американской Церкви, объединивший между собой переселенцев из России, Галиции, Венгрии, Буковины и других мест. Несмотря на многонациональный состав и на огромный приток людей из других конфессий, американская паства жила под молитвенным покровом «американского апостола» в мире, мирно же удалось уврачевать и один из самых острых на тот момент вопросов – возвращения тысяч униатов в лоно православной церкви.
Христиане Америки горячо полюбили святителя Тихона и его верных сподвижников. Однако с некоторых пор взгляд епископа все больше обращается к родным берегам, и он выражает желание вернуться в Россию. Что на самом деле стояло за этим решением? Ввиду того, как сложился дальнейший жизненный путь главы американской церкви, мы можем предположить, что он откликнулся на зов Самого Господа. Казалось бы – «течение совершил, веру сохранил» (2Тим. 4:7), принес Господу не вдвое больше талантов, но целую обновленную Церковь целой страны – однако не покой был уготован служителю Христову. Знал ли он, что призван на новый подвиг, на этот раз – мученический?
К Всероссийскому Поместному собору 1917 года, на котором будет восстановлено Патриаршество, святитель подойдет в сане митрополита Московского. Добрый и простой, как и прежде, он не виделся современникам будущим главой Русской Церкви и набрал наименьшее число голосов. Однако жребий выпал именно ему – и так он получил тот самый посох – то самое тяжелейшее служение, о котором уже в наши дни будет видение великому старцу Иоанну (Крестьянкину):
«…В келье моей явился святитель Патриарх Всероссийский Тихон. Он стоял безмолвно, но рядом с ним никем не поддерживаемый упирался в потолок дорожный чугунный посох Патриарха, и чувствовалось, что сдвинуть его с места человеческими силами просто невозможно. Патриарший посох! Он был неподъемным…»
Святейший Патриарх, между тем, не находил подчас понимания у других иерархов. Доброту его они принимали за легкомыслие, умение побеждать уныние на самых «подступах» — за наивность. «Всё хи-хи, ха-ха и гладит кота», — разочарованно отозвался о нем после аудиенции архиепископ Феодор (Поздеевский). Однако именно в этой черте святителя – быть для собеседника «простым», нести утешение в любые времена – видится главная причина, по которой промысел Божий возвел именно его в достоинство предстоятеля Русской Церкви, стоявшей на пороге своего крестного подвига. Суровость, напряженная рефлексия о судьбах страны – были свойственны многим из тех, кто в смутные дни «свернул с пути», ушел в раскол, вполне искренне желая «сохранить чистоту веры». И лишь простота почти что до юродства, крайнее смирение и невероятная любовь и сострадание к людям могли не только сохранить саму Церковь, но и не дать «кораблю спасения» сбиться с верного курса.
Тяжелейший крест и восшествие на Голгофу – вот что предстояло Патриарху-мученику Тихону (именно так: не смущаемся же мы называть мученицами супругу замученного Адриана Наталью и мать юных мучениц Софию, принявших страшные скорби о любимых). Новая безбожная власть, превратившая страну в кровавое месиво, с первых дней бросилась на расправу с верующими. Среди первомучеников революции просиял сомолитвенник Патриарха, также совсем недавно несший свет американской пастве, священник Иоанн Кочуров, растерзанный жаждущими крови безбожниками, и его дети, — а ведь именно ради того, чтобы дети учились в родной России, вернулся в родные края иерей Божий Иоанн…
«По вашей вине эти люди будут расстреляны!» — кричали в лицо иерарха мучители, надеясь его сломить. Но и исполненный верой святитель, и будущие мученики, которым он стойко преподавал благословение перед переходом в радость Господа, по своему великому доверию ко Христу видели перед собой только раскрывшееся Небо и распахнутые объятья Отца. До последних дней святителя «люди в сером» — как шутил бесстрашный Патриарх, даже будучи тяжко больным — пытались угрозами нарушить его душевный мир, настолько невыносимо для них было видимое спокойствие их великого узника. Ни несколько покушений на его жизнь, ни постоянное давление «органов» — ничто не нарушало его упования и стояния в молитвенном подвиге за страдающую паству. До последних дней он , насколько позволяло положение узника, заботился о российских людях, ходатайствовал, собирал средства на спасение граждан обескровленной страны от голода. Паства платила ему своей любовью, и когда он возлег на свой последний одр болезни — простые люди, не страшась, несли в больницу свои скромные подарки.
В день своего отшествия ко Господу святитель пророчески сказал: «Теперь я усну… крепко и надолго. Ночь будет длинная, темная-темная». Патриарх был извещен Свыше не только о дне, но и о часе своего отшествия: он постоянно спрашивал о времени и, услышав урочный час, вознес хвалу Богу и ознаменовал себя крестным знамением. На третьем крестном знамении святой Патриарх предал душу Возлюбленному Христу.
Прославление Святейшего Патриарха Тихона в 1989 году стало великой вехой в истории государства и Церкви. Оно знаменовало признание великомученического подвига всех христиан России, зверски убитых в первой половине столетия и пронесших огонь веры через гонения и сохранивших его для поколений через годы последующие. Патриарх-мученик Тихон навсегда останется в христианской истории предстоятелем Церкви-мученицы, предстоятелем всей гонимой православной России двадцатого века, продолжающим ходатайствовать перед Богом о судьбах христиан всех концов земного шара, где свято чтут его память.
Вместо послесловия
Человек шел по Москве. Он приехал из другого города и не верил своим глазам: его взгляду представали дома и улицы, которые так часто ему снились в последние годы! Он доверился сердцу и пошел туда, куда влекло его в этих снах. Дорога вывела к монастырю.
— Что это за обитель? – спросил он трудника.
— Донской монастырь! – изумленно ответил тот.
Человек стремительно вошел в храм и увидел раку мощей. Будто кто ему подсказал: «Здесь лежит патриарх Тихон!»
С минуту человек стоял неподвижно. А потом бросился на пол перед святыми мощами и долго-долго плакал. Он вдруг увидел всю свою жизнь, каждый шаг и поступок в совершенно новом свете. Та самая метанойя, о которой он столько читал, совершилась в его сердце ненасильственно и просто. Уходил он из монастыря в этот день новым человеком. Жизнь его изменилась, и, казалось бы, вот сейчас бы и вернуться к прежней тихой жизни, где ничего значительного не происходит, с новыми силами, всё обустроить иначе… Но в ближайшие дни он узнал, что Господь зовет его на совсем другой путь, где будут и беды, и скорби, но и – поддерживающая рука Самого Господа.
Хоть и не может автор строк раскрыть чужую тайну и рассказать подробно о чуде, совершившемся в наши дни, но – как узнаваем в этом явлении сам Святитель! Спасти – и утешить, протянуть руку помощи самому простому человеку, который до сего дня и сам не знал, насколько ему нужна эта помощь – но и тут же позвать за собой, на настоящее служение Богу.
Нет у нас таких сил, чтобы заслужить мученические венцы. Не творим мы и дел, сделавших бы нас праведными. Но есть у нас великие заступники. И как хотелось бы, чтобы и к мощам святого Тихона не только в день его памяти стояла бы очередь молящихся и уповающих на Господа! Верю: каждому из нас, таких обычных и грешных, он хочет передать дары любящего нас Небесного Отца. Дары непритворной веры и доброты, нелицемерного служения ближним и сострадания. С которыми и наша жизнь наконец-то станет – непритворной.