— …Конечно, у меня необыкновенные впечатления от поездки, – рассказывает Антонина. — Будто в другую жизнь окунулась. Шутка ли, 20 лет я в России не была. Другая реальность после Грузии.
Я бы не сказала, что Россия изменилась, а конкретно, Москва – да, разрослась, слов нет. Впечатляет. В Александрове тоже всё изменилось, похорошело, торговый центр прямо-таки. Про Пензу ничего не могу сказать. А у мамы в деревне дорог как не было, так и нет.
Еще что заметила. Президента своего они очень любят. У нас как-то такого нет.
Маршрут у меня был такой. Москва, потом Пенза, оттуда в монастырь, в котором я провела 7 лет. Воспоминания нахлынули.
Ехала я туда с тяжелым сердцем. Слишком много чего у меня связано с монастырем, и уход из него до сих пор как кровоточащая рана.
Сейчас много пишут о таких, как я, «бывших». Не знаю, у кого как, но еще и еще раз прокручивая мою жизнь, не могу однозначно сказать, правильно я сделала или нет.
Я пришла в монастырь с первого курса института. Это было огромным ударом для моих родителей, хотя они оба верующие и церковные люди. Папа, Царство ему Небесное, много лет был певчим в храме Михаила Тверского в Тбилиси. Для них и для меня тоже уход в монастырь означал черту, однажды переступив которую, нельзя отыграть назад. Они хотели видеть меня замужем, а не монахиней. Но папа, скрепя сердце, дал согласие. Мама очень плакала, но в итоге и она благословила. Без их благословения в монастыре меня никто держать не стал бы.
Вначале я летала. Потом, конечно, мой пыл угас. Я долго была послушницей, работала на разных послушаниях. Очень уставала, как все. Искушений тоже хватало и во взаимоотношениях с сестрами, и с матушкой-игуменьей. Всего не перескажешь.
Про игуменью что тебе рассказать. В нашем монастыре есть сестры, которые раньше в других обителях жили. Так они говорят, что у нас тут еще рай земной, по сравнению с тем, откуда они прибыли. Матушка у нас с характером, она из Рижской пустыни (кто разбирается, тот поймет). Но она перед сестрами смиряется, а они перед ней. И как-то это все уравновешивается.
Если кто к ней привяжется, то она как бы холодный душ устраивает — от себя погонит, довольно резким образом. Потому что это в монашестве неполезно — к кому-то привязываться.
Еще тоже большой плюс — матушка, что ей дарили, среди сестер распределяла. Не везде так.
Видя, что я оказалась на грани, матушка разрешила мне после пострига съездить домой в отпуск.
А тут, дома, — солнце, родные лица, море позитива, после монастырских строгостей «простите – благословите» и постоянного снега. Контраст был разительным. Еще и школьная любовь нахлынула. Очень не хотелось возвращаться в тот, другой мир. И я не выдержала. Вышла замуж, как в тумане…
Потом, конечно, шок: что я наделала! Что скажет матушка? И хотя мне было сказано вернуться, я не нашла в себе сил это сделать. Уже была у меня ответственность перед мужем и его семьей. Потому и не стала возвращаться…
«Мои прежние послушания в монастыре иногда казались игрушкой по сравнению с тем, что приходилось выносить…»
Дальше тоже было много грустного. По самое не могу. И от местных священников, и от верующих в церкви – шквал осуждения. В семье мужа тоже был не мед с сиропом. Впрочем, как и везде. Очень часто хотелось бросить всё и бежать. Но бежать было некуда. Связывали дети и вопрос жилья. Постоянная борьба за жизнь. Те уроки, что я не усвоила в монастыре, пришлось, через «не могу» усваивать в семье. Мои прежние послушания в монастыре иногда казались игрушкой по сравнению с тем, что приходилось выносить…
И вот, ехала я со старшим сыном в монастырь и не знала, как себя вести, как меня там встретят.
Приехали, значит.
Сын мой побыл немного в церкви и говорит:
— Что-то мне плохо. Не могу понять, что происходит. Будто давит что-то. Пойдем отсюда.
Вышли мы на воздух проветриться. Я стала знакомые лица искать.
А сама всё рассматриваю, любуюсь, сравниваю. Что сказать, монастырь, естественно, похорошел, изменился в лучшую сторону. Тогда, 20 лет назад, мы сами бревна таскали, строили кельи. В начале 90-х, когда монастыри только возрождались, много было поспешных постригов, и шли туда многие на голом энтузиазме, который быстро выветривался от столкновения с однообразной жизнью. Ошибок хватало и у начальства, и у нас, послушниц и инокинь. Теперь все эти труды позади. Но борений хватает.
Так вот, пообщалась я с некоторыми матушками, которых знала еще с тех пор.
Оказывается, после меня был такой период, что 20 сестер из монастыря ушло. Тема эта больная, закрытая. Табу на ней. Матушке-игуменье за такой демарш от начальства попало. Такой массовый уход – из ряда вон выходящее событие. Значит, что-то в монастыре не то. Либо сама игуменья как-то не так себя ведет. Много разных причин бывает.
С другой стороны, каждую насельницу враг по-своему борет. Я вот по сей день живу и каюсь, что не смогла в свое время с собой справиться. Хотя кто знает, какой путь на самом деле спасительней конкретно для каждого. Я где-то читала, что в настоящее время сильные христиане спасаются в миру, а слабые в монастыре. На всем готовом. Твое дело только на послушаниях работать, а все остальное — где жить и что есть — тебя не касается. А тут, в миру, с безработным мужем и детьми, не знаешь, что завтра будет. Хотя Господь никого не оставляет. Например, у многих моих знакомых более благополучная ситуация, и они считают меня героиней и удивляются, как мы четверых растим.
Одним словом, поговорила я там с одной матушкой. Она в монастыре цветами занимается. И вспомнила она один занятный нюанс. Перед тем как тот массовый уход случился, на службы в монастырь зачастили экстрасенсы. Вели себя тихо, без эксцессов. То святую воду брали, то церковные свечи покупали. Для их дел именно освященные вещи ценнее. И запретить тоже нельзя. И вот видит эта матушка такую картину: одна из этих дамочек после службы вышла и клумбу святой водой поливает. Матушка сделала ей замечание:
— Не нужно этого. Я только что полила цветы.
Та огрызнулась:
— Чтоб вы все замуж вышли!
Матушка растерялась и не нашлась, что ответить.
А вскоре этот массовый уход случился. Иди разберись, это просто совпадение или что-то другое….
Еще эта же матушка высказала мне такую мысль. Из монастыря ушли те, кто действительно был не готов к монашеству (в смысле, это было не их место) и те, кто не смог постоять за себя. Бывают разные ситуации. Где-то надо смиряться, а где-то не терять человеческого достоинства. Грань очень тонкая. Перегиб в ту или другую сторону может вызвать сдвиг в психике. Потому и считается самая высокая добродетель – рассуждение.
Остались те матушки, кто смог ухватить эту золотую середину.
Эта матушка, моя подружка, еще про себя добавила. Были и у нее борения уйти из этого монастыря. Пошла посмотреть, как дела в другом, в Махрах. Все хорошо вроде, как раз та самая любовь между сестрами, которую все ищут, прямо одна семья. Идеальная ситуация. И живут еще лучше, благодаря спонсорам. Газпром им и приют детский отстроил. Детей алкоголиков они там воспитывают. Только душой не потянуло. Хорошо, да не для нее. Поехала в Рижскую обитель в отпуск. Тоже всё у них хорошо. Тогда и поняла, что те искушения, которые она проходит в Александрове, как раз для нее и рассчитаны. И осталась, не стала ничего менять.
Еще я тебе про мою подругу расскажу. Она несколько лет была в монастыре послушницей, постриг принимать не хотела, кое-что в монастыре ей не нравилось. Потом она вышла замуж за верующего. У них четверо детей. Живут так себе. Не скажешь, что особо счастливы. Так вот, Саша говорит, что в браке ей встретилось именно то, что ее раздражало в монастыре, и только годы на послушании помогли ей правильно лавировать в каких-то ситуациях. Выходит, что и монашество, и семейная жизнь — это разные пути к Богу, одинаково трудные.
А так, она, как и я, тоже конец свой именно в монастыре видит, – улыбнулась Антонина. – Я, если и вернусь снова на ту дорогу, то только в Александров. Там мое место. Но пока всех детей надо на ноги поставить…