Киря едет на коляске навстречу ветру и солнцу, на тонком лице — подобие призрачной улыбки. Его голова лежит на плече, маленькие тонкие руки покоятся на подлокотниках. Иногда на правой руке шевелятся маленькие пальцы. Кириллу на вид не больше пяти, но на самом деле 15. Он не говорит и не ходит, всю свою жизнь живет в интернате для детей с глубокой умственной отсталостью и ДЦП. Здесь почти все ребята такие.
Во дворе интерната есть небольшой скверик с вербами и пихтами, навес с манежами, дорожки. Вместе с другими добровольцами мы прогуливаем детей во дворе, нарезая круги вокруг здания. Когда проезжаем мимо забавной искусственной пальмы, пупырчатый ствол — из донышек коричневых пластиковых бутылок, ветки — из автомобильных шин, крашенных зелёным, Киря улыбается сильнее. Наверное, его тоже забавляет бутылочно-шинное дерево. Тяжёлую коляску с мальчиком мы катим вдвоём с Савелом – послушником монастыря. Брат послушник — высокий, спортивный парень бойцовского вида, с короткой стрижкой. Только в восточных его глазах нет волчьего блеска — там тишина и печаль.
— Стоп, — тихо говорит он, ловко присев, — подножка отвалилась.
Быстрым ударом крепкой руки он прилаживает деталь на место, бережно поправляет безжизненные ноги Кири и распрямляется. Секунду с удивлением глядит на свою кисть и вновь берётся за ручки коляски. Когда-то его добрая рука наносила безжалостные удары тем, кого Савел считал врагами.
Сделав еще несколько кругов, ставим Кирю так, чтоб солнце не напекло ему голову, присаживаемся на скамейку, смахнув липкие почки. Савел отвечает на вопросы о его пути к вере, осторожным голосом, подбирая слова, делая паузы.
— Каждый из нас мог родиться таким, как они, — кивает он в сторону Кирилла. — Эти люди намного чище нас, а мы полны страстей, не ценим то, что у нас есть – здоровье, родных, кров, пищу. Я очень долго был таким, был слеп душевно, не понимал, что надо благодарить Бога, не делал что должно.
Он вздыхает и опять бросает взгляд на свою сжатую кисть.
— Это жестокая слепота, я не могу описать её словами. Даже сейчас, когда я вроде бы всё понимаю, каюсь, благодарю Господа, а потом снова приходит чёрствость. Так что очень правильно и хорошо верующим людям посещать такие места, помогать по мере сил. Знаю, что один батюшка привозит к недееспособным ребятишкам прихожан, которые сильно жалуются на скорби. Люди видят немощь детей и понимают: им есть за что Господу спасибо сказать.
Как я крестился? Родные говорили, я рос спокойным, добрым парнишкой. Но быстро понял, что в мире таким людям тяжело, им надо защищаться. Ожесточился в сердце своём, начал заниматься спортом, единоборствами. Овладел хорошо техникой, но стал злым. И уже тогда начал понимать, что у борьбы есть и духовная подоплёка, осознал, что существует духовным мир. Даже не буду подробно описывать, к чему это привело, скажу только, что впал в прелесть. Лучше и не говорить, что я в том состоянии творил.
Конечно, у меня в жизни тогда были планы, цели, ценности… Но какие? Хотел урвать себе хороший кусок, стремился к тому, к чему стремится мир. Не понимал, что эти цели прокляты, не видел, что это похоть плоти, похоть очей и гордость житейская.
«Господь исправляет наши пути: берет нас, как ржавое железо, и начинает очищать и ковать»
Он прерывается и отворачивает лицо, почти беззвучно шепча что-то.
— Как крестился? — повторяет Савел задумчиво. — Чудом, наверное. Духовный отец мой как-то рассказал о преподобном Силуане Афонском, пояснил, что святые о нас молятся. И ради их молитв Господь исправляет наши пути: берет нас, как ржавое железо, и начинает очищать и ковать. Вот и обо мне, видно, какой-то святой просил Бога.
Получилось такая ситуация: я с товарищами отправился на машине в одну поездку, за тысячу километров от города. В дороге случилась неприятная встреча, стычка, я там сломал руку. И раньше случалось такое, но тут повредил кисть очень сильно. Нанёс удар, снял перчатку, вижу — кость торчит, пальцы висят. Испугался.
Потом в больнице мне ещё и гипс наложили неправильно, всё срослось не так, как надо. Пошел в платную клинику, там сказали, что понадобиться операция, надо вставлять в кисть спицу, полгода с ней ходить, потом ещё погода на реабилитацию.
Я решил эту операцию не делать, боялся, что станет ещё хуже. Но и что предпринять, не знал. А потом пошёл в храм и покрестился. Был внутренний порыв какой-то. А после крещения же обязательно причаститься надо.
После Причастия и службы я начал обходить церковь, смотреть иконы. Увидел образ святителя Луки (Войно-Ясенецкого). Знал, что он хирург. Кротко и от всего сердца попросил его помочь мне с рукой. Потом пришёл домой, сделал несколько манипуляций, и сам не знаю, откуда взялось понимание, что и как делать. В общем, если коротко говорить, прошло месяца два, и рука стала как новая. Без операции, без врачей! Это какая-то великая благость ко мне, милость. Совсем не по моим заслугам. До сих пор думаю, размышляю, переживаю тот случай.
Невесть откуда набежавшие тёмные облака закрыли солнце, ветер стал ощутимо холодным. Мы покинули скамейку и спешно повезли Кирилла в помещение.
— Хочу, чтобы вы правильно поняли, — поделился послушник на прощание. — Не могу себя пока даже верующим назвать, а только ищущим веры. У нас столько грехов, столько идолов, что тело наше – как капище, а не храм Духа Святого. Господь совершает во мне покаяние, перемену, открывает разум постепенно. Об одном я постоянно размышляю — верю ли я Богу? Верю ли словам Христа, Который за нас пострадал? Стремлюсь к Богу, как могу, прошу помощи Его…