«Мытарь же, стоя вдали, не смел даже поднять глаз на небо; но ударяя себя в грудь, говорил: Боже! Будь милостив ко мне грешнику!» (Лк.18:9-14).
Встреча с шефом назначена на три часа, после обеда. Как ему объяснить всё, он же дзмакац[1] отца, не поймет ведь, обидится. Большинство не поймут такого поступка, но это уже не имеет значения для меня, важно только, как урок выучил.
Наша семья всегда жила хорошо: и при царе, и при коммунистах, и при нынешних красавчиках, либералах-демократах. Главное уметь пристроиться: сообразишь, кому подпевать, – и работа тебе будет как надо, и друзья адекватные, и кредиты вынесешь в нужный момент.
Когда мне пришло время определяться, я точно знал, чего хочу: хорошей жизни. Зачем кривить душой: разве плохо хотеть жить красиво? Отец мне посоветовал, а я согласился выбрать именно эту профессию – папа ведь плохого не посоветует! Хотя звезд с неба я не хватал, институт закончил и «корочку» получил, а связи отца помогли мне устроиться на это хлебное местечко.
Наше дело найти хитрецов и получить за это свою премию. Не те времена, чтобы ждать милостей от кого-то – надо самому крутиться, чтобы успеть пожить нормально, живем ведь один раз, как любит говорить наш начальник. Пара рейдов, несколько грамотных отчетов – и у меня появились друзья, которые понимают, как надо вести бизнес. Купил нормальную тачку, обзавелся фирменным айфоном, не подделкой китайской, а чего еще парню надо? Полно мест, где можно весело провести время, была бы капуста – и любая девчонка моя. Объездили с ребятами на машине всё черноморское побережье. Всё, о чем я слышал в детстве и мечтал, выполнил: с парапланом и на воздушном шаре полетал, уже стал подумывать, во что деньги вложить, чтоб самому стать начальником.
Так было до того дня, в который она тихо открыла дверь нашей конторы. Одетая во все черное, очень бледная и худая женщина обратилась ко мне:
– Юноша, я открыла фонд и хочу узнать, какие у меня обязательства.
Вопрос вызвал смешанную реакцию: кто-то хихикнул, другой молча откинулся от монитора, у меня внутри возникло даже раздражение: вопрос не вязался с ее экстерьером. Видали мы таких: сейчас начнет заливать о мире во всем мире, дальше – о своем замечательном прошлом, а в итоге всё сведется к «гуманитарной помощи». Попрошайки, которые время от времени заглядывают даже в нашу организацию, надоели хуже горькой редьки, но есть служебные инструкции, и их надо исполнять: ей предложили присесть. Она примостилась на стуле так, как будто хотела занимать поменьше места.
– Калбатоно[2], пирадоба[3] при Вас? – было одновременно смешно и неловко – всё же женщина, да еще возраста моей матери, а тут такая петрушка.
Она протянула документ. По нашей базе долгов за ней не числилось. Женщину в черном звали Софио Брегадзе, она оказалась пенсионеркой и… основательницей благотворительного фонда, на счету которого было почти пятнадцать тысяч лари.
Оглохнув от шока, я стал рассматривать ее – всем широко неизвестную миллионершу и, скорее всего, одинокую женщину. Лицо ее лучилось невыразимым теплом, как будто она с детства меня знала и вот, пришла навестить, при этом глубокая печаль, которая спряталась в уголках ее губ, вдруг кольнула и меня.
– Если Вы позволите, я объясню, – глубоко вздохнула женщина в черном, готовясь к рассказу.
Тридцать пять лет я проработала учительницей математики в школе. Муж – горный инженер – и единственный сын Важико, любимая работа, друзья и книги – вот и всё, что я знала, да и что еще надо человеку для счастья? Выйдя на пенсию, думала, что пришла пора отдохнуть, заняться внуками, но у Бога свои планы. Мужа забрала старуха с косой, а сын работал день и ночь в больнице и не думал о женитьбе.
Грянула война 2008 года, Важу призвали служить как военврача, и он погиб в первый же день. Правительство назначило мне ежемесячную помощь размером в тысячу лари. Из-за этих денег я потеряла покой и равновесие: как мне жить, получая столько денег и зная, сколько вокруг несчастных и беспомощных? Понемногу начала я помогать тем, кого знала – родственникам, соседям с мизерной пенсией.
«Горе легче пережить среди людей, когда трудишься и приносишь пользу»
Так сложилось, что мои бывшие ученики, сами уже родители, стали приводить ко мне своих детей и внуков. Кто-то предложил давать частные уроки, а кто-то просто просил о помощи. Горе, сынок, легче пережить среди людей, когда трудишься и приносишь пользу кому-то, и я согласилась. Так в моем доме зазвучали детские голоса, а на моем столе опять появились учебники. Программа сложная, а кружков, где можно дополнительно заниматься безвозмездно, как было во времена моей молодости, почти не осталось, так что большинство учеников у меня «ахлобели»[4], или соседские дети, в общем, дверь моего дома не запирается до самой ночи. Только теперь, уйдя на пенсию, я поняла, что учитель – это навсегда, не получается перестать объяснять, воспитывать и любить своих учеников, такая уж это профессия.
Прошел год, другой, и я все чаще стала подмечать, как у одного рюкзак старенький, а у второго – ботасы[5] почти кушать просят – знаешь ведь, сынок, как быстро у детей обувь снашивается? Подарить новое не получится – обидится, и я выдумала олимпиады с призами: подберу вопросы раз по спорту – уж точно футболист Лашико выиграет, а потом по математике, и выиграла Хатуна свой рюкзак.
Дальше вместе с родителями моих подопечных мы собрали посылку в деревню для одной многодетной семьи, родственников одного мальчика. Потом кто-то подсказал: давайте собирать вещи не для одной семьи, а для целой деревни. Время побежало незаметно, некогда мне болеть, некогда сидеть и плакать о своих покойниках. Уверена, мой Важико поступал бы так же на моем месте: помогать людям было главной целью, смыслом его жизни, а теперь стало и моим. Люди живут в деревенских домах с плохой крышей, у многих не хватает на лекарства, а у других малыши в семье, а работает один человек – нужда страшная, а у меня такая пенсия за моего мальчика!
Только теперь я заметил, какая глухая тишина стоит в зале – все слушали только ее, эту учительницу, и было понятно, какая тишина могла быть во время ее уроков. Глотку мне стянуло петлей горечи так, что пришлось откашляться:
– Калбатоно, Вы могли так же и продолжать. Это же адресная помощь, а Вы открыли фонд, зачем Вам эти хлопоты?
– Сынок, вокруг столько обездоленных, для которых моя помощь как песчинка в пустыне. В то же время есть люди, которые могли бы помочь другим; есть и такие, кто оступился когда-то и раскаивается в этом. Им надо дать шанс искупить, исправить свои ошибки, а единственный путь к исправлению – творить добрые дела. Вот ты пожертвуешь десять лар, подружка твоя – пять, родители моих учеников хоть по лару, бизнесмены – так и соберем кому-то на лечение, а кому-то – крышу починить. Любовь не бывает без дел, и только любовь исправляет, лечит и спасает.
Калбатони Софио получила необходимые буклеты и, вежливо попрощавшись, покинула наш офис. Ребята, мои коллеги, стали собираться курить – вдруг всем захотелось «подышать». Удивительно, что сделала эта учительница с нами, отпетыми и твердолобыми, теми, кто постоянно считает чужие деньги, знает всё об обмане и аферистах, теми, кто многое видел и уже привык жить только сегодняшним днем. Впервые за долгие годы не хотелось ничего говорить на перерыве. Только Сосо произнес: «Во дает эта тетка, не думал, что еще остались такие альтруисты!» Его фраза прогрохотала подобно камнепаду в тишине строгих скал. Такая каменная тишина отбрасывает саму идею шутки далеко в пропасть.
– Она – первая учительница, у которой я выучу урок, понял ты? – жестко произнес Дато, сверкнув глазом из-под насупленных бровей, будто клинком кинжала. – Брат, скинь мне по сети данные ее фонда, присмотрим, чтоб никто ее не обидел.
Вечером руль плавно крутился, выводя мою черную любимицу с проспекта на трассу, потом с поворота на поворот. Машина беззвучно несла меня, как гончая бежит домой с охоты, и я даже не заметил, как затормозил у своего гаража. На душе было странно, в голове – никаких мыслей, как если после трехдневного похода нырнуть в чистое озеро и плыть, плыть, смывая с себя грязь, пот и усталость.
Раньше мне ни разу не встречались люди с глазами как у этой учительницы: синими, глубокими, как океан, она будто взглянула прямо в моё отвердевшее сердце, аккуратно раскрыв эту упаковку. Во время ужина ее ласковое, грустное лицо все стояло передо мной, ее спокойный голос мешал слушать телик, не давал углубиться в разговор с родителями. Слов таких тоже мне никогда не говорили: «Любовь не бывает без дел, и только любовь исправляет, лечит и спасает».
Наутро, поднявшись с единственной мыслью, высверлившей мозг за ночь, я отправился в контору, чтобы подать заявление – инспектором больше работать не смогу.
Уже в половине десятого, аккуратно затворив начальственную дверь, я пошел по коридору, легкий, как одуванчик. Захотелось петь, смеяться, хотя впервые в жизни было непонятно, что я буду делать, на что жить.… Да какая разница, уж лучше дворником устроюсь, или хоть бы бухгалтером попрошусь в какой-нибудь фонд! Должен же человек делать хоть что-нибудь хорошее, доброе – вот что я усвоил из вчерашнего урока. Надеюсь, мне не откажут.
По материалам грузинских СМИ
[1] Дзмакаци – друг, названый брат (груз.)
[2] Калбатоно – вежливое обращение к женщине в Грузии, в прямом переводе «госпожа».
[3] Пирадоба – удостоверение личности (груз.), внутрений паспорт в стране.
[4] Ахлобели – близкий человек (груз.). Слово это носит смысл безвозмездно принимаемого клиента, пациента или ученика в обиходной речи.
[5] Ботасы – типично тбилисское название кроссовок, берущее начало от чешской фирмы BOTAS.