Мое детство пришлось на глубокие советские времена. На одном этаже с нами жила семья православного священника – отца Вадима, звали его все Вадимом Николаевичем. А его жену, матушку – Ольгой Михайловной. Когда мы только заселились в новый многоэтажный дом, то на «экзотику», батюшку и его семью, приходили смотреть из соседних дворов.
Отец Вадим служил в одном из не закрывавшихся храмов Москвы, а матушка была регентом.
Семья была отзывчивая и добрая. Мы, дети со всего двора, встречали о. Вадима криками: «А сыграйте что-нибудь на клавесине! И еще спойте! Так здорово!». Музыка и голос были незабываемыми. А клавесин стоял в общем коридоре, так как в однокомнатной квартире батюшки не помещался.
С любой проблемой все соседи бежали к Ольге Михайловне, хотя все воспитывались строителями коммунизма. Например, у моего грудного брата остановилось дыхание, и мы всей семье – стучать в дверь к матушке. Она только предложила сделать искусственное дыхание и набрать «Скорую», как брат резко заплакал. А раз кричит – значит, живой.
У кого-то муж запил, брат из армии не пишет, лекарство не помогает от гриппа – опять к Ольге Михайловне. Ей достаточно кивнуть головой: «Господь всё устроит», – и всё устраивалось… Старушки у подъезда «объясняли», что это «неведомая сила, откуда-то сверху, ведет к Ольге Михайловне и помогает через нее».
А однажды местные хулиганы украли у священника новый зеленый мотороллер, который ему подарили в храме на именины (у батюшки было увлечение – посидеть в тишине у реки с удочкой). Священник чутко спал и услышал работу мотора и позвал на помощь соседей с этажа. Представляете, группа мужчин вполне резво для 5 утра настигала воришек. Нарушители тут же отказались от мотороллера и скрылись. Вызывать милицию батюшка не стал: «Зеленые и глупые, дай, Господь, им ума, а тюрьма никому на пользу не шла».
У о. Вадима и матушки Ольги была внучка Юля. Мы с ней были едва знакомы, она была младше меня на несколько лет, и к тому же наша семья переехала, когда Юля была еще маленькой.
Скучаю по дворику своего детства. Когда есть время, еду туда. Всегда интересно, как сложилась жизнь у знакомых, с которыми несколько десятилетий назад играли в «дочки-матери», «вышибалы». С Юлей мы встретились в парке рядом с домом.
– Мои родители погибли во время геологического похода, когда мне было 5 лет. Опекунство оформили дедушка с бабушкой. Причем им пришлось много побегать по инстанциям: в опеке считали, что лучше и правильнее позаботятся о сироте в детском доме советские воспитатели, нежели представители «культа».
Я была очень скромной и тихой. Пошла в лучшую школу района, английскую. Причем директор сразу предупредила бабушку: «Никакой религиозной пропаганды, у нас страна победившего атеизма, свободы личности». Только намек на разговоры о вере – девочка будет переведена в другую школу – «попроще».
Я не ходила в садик. Бабушка была против, так как считала, что маленькие дети в коллективе проявляют не самые лучшие качества: жестокость и грубость. Я одна гуляла во дворе, пока мои ровесники были в садах. Но скучно не было – Ольга Михайловна учила играть на пианино, вышивать, готовить. Мы много с ней читали и рассуждали, задавали вопросы, рисовали картинки к прочитанному. Мне эти милые, добрые пожилые люди заменили родителей, дали настоящее семейное тепло и внимание. Учили добру, любви к ближнему.
Я рвалась «первый раз в первый класс», а меня в школе ждало разочарование.
С легкой руки одноклассника, сына партийного работника, меня сразу назвали «поповой внучкой», «попадьей». Всю начальную школу чувствовала себя забитой и одинокой. Все дети как дети, а со мной почти никто не играл, надо мной подшучивали. На известную фразу «Почем нынче опиум для народа?» была аллергия. Интересно, что тогда, в начале 80-х, никто толком не знал, что такое пост, а меня в столовой с хихиканьем спрашивали: «А что, попы мясо едят? А разве сегодня не постный день?»
Так хотелось быть другой – как все. Мои же родители были «нормальными» – мама и папа геологи. Почему мне за деда-священника и бабушку-регента достается?
Я терпела разное: например, пригласили на день рождения, а в коридоре у именинницы облили меня холодной водой с криком: «Ура, освятили!». И много таких мелочей было. Бабушка советовала не обращать внимания, обращалась к житиям святых, которые даже жизнь отдавали за веру. Дедушка рассказывал разные истории из жизни прихожан, когда именно незлобивость и немстительность выручали и спасали.
Но мне казалось, что надо действовать по-другому.
Я терпела до 7 класса. А на следующий год на линейку пришла с крашеными волосами, химической завивкой (помните, так называемый «взрыв на макаронной фабрике»), в укороченном школьном платье и на каблуках. Всё прошедшее лето проработала почтальоном и зарплату потратила на изменение образа, или имиджа, как сказали бы сейчас.
Никто даже не дерзнул пошутить или произнести колкость: я строго смотрела на всех густо подведенными глазами и сжимала ярко накрашенные губы. А когда после уроков меня встретил взрослый парень с сигаретой и в заморских кроссовках «Адидас», девчонки от зависти упали, а мальчики – исподлобья смотрели на модника. Бабушку вызвали в школу и потребовали «вернуть нормальный вид».
Я пригрозила домашним, что сбегу из дома, если они будут пытаться меня изменить. К урокам и наукам потеряла всякий интерес, а еще недавно в память о родителях хотела стать геологом. Заходила в класс и от двери красиво кидала свой дипломат на парту. Срывала уроки, дерзила учителям, высмеивала ровесников за сделанные уроки и «не те» туфли и детали туалета.
Теперь все со мной искали общения, советовались, на какую дискотеку пойти, как лучше макияж сделать. После 8 класса (тогда была 10-летка) вынудили забрать документы и поступить в ПТУ или в техникум. Прихожанка из дедушкиного храма решила как-то спасти меня: взяла мои документы и «пристроила» в кулинарный техникум, где ее дочка была директором.
Что было дальше – смутно помню, жизнь крутилась, как карусель. Пьяные подозрительные компании, вечеринки, сомнительные попутчики, головные боли, тяжелое похмелье. Дедушка с бабушкой умерли к тому времени и не видели «шальную молодость мою».
Соседи нередко вызывали участкового за громкие песни, веселую ночную жизнь. Казалось, всегда буду молодой и сильной, проблем не будет: пей, гуляй и веселись, ни за что не отвечай. «За всё надо платить», – банальная фраза первой пришла на ум, когда я обнаружила, что жду ребенка. Причем срок был уже немаленький – 4 месяца. Мне бы остановиться и задуматься о своей дальнейшей жизни. Но не тут-то было, через какое-то время выяснилось, что можно жить и не заботиться о дочке, продолжать пустые вечеринки, знакомиться на улице, ходить на дискотеки…
Дочка росла сама по себе. Ее воспитанием и образованием занимались ясли и садик. Иногда совесть просыпалась у меня, когда находила наивную открытку, сделанную дочкой к очередному празднику, тогда я вместе с ребенком ходила в зоопарк или детский театр. Но такое редко случалось, к сожалению.
Возможно, так бы и продолжалось, если бы не одно происшествие.
«Думаю: всё, пропала. И как маленькая, стала плакать и просить: «Дед милый, бабуль, я больше не буду! Помогите!»»
Я возвращалась из очередных гостей, было поздно, одета была легкомысленно, на лице – вульгарный макияж. Остановился частник и вежливо предложил подкинуть. Из-за выпитого вина не обратила внимания, как водитель выразительно смотрит на меня. Он даже не поинтересовался, куда ехать! Так мы оказались на выезде из города. Алкоголь выветрился, и я запаниковала. А на вопрос «где мы и почему?» немолодой мужчина остановил машину на обочине и полез ко мне. На мои протесты ударил по лицу: губу разбил, нос задел. Но меня это как раз разозлило, и я дамской сумкой, в которой был флакон с духами, ударила обидчика по голове. Пока он замешкался, выбежала из машины.
Очень скоро услышала за спиной шаги и нецензурную брань преследователя. Сломался у меня каблук, и я подвернула ногу. Думаю: всё, пропала. И как маленькая, стала плакать и просить: «Дед милый, бабуль, я больше не буду! Помогите!» Вспоминала слова, которые бабушка читала перед иконами во время домашней молитвы: «Святый Боже, Святый крепкий, Святый бессмертный, помилуй нас!»
Моя недостойная молитва, вернее, крик о помощи, была услышана: на дороге появилась «Скорая помощь» и оттуда донеслось: «Девушка, Вас этот мужчина обижает?»
Мужчина больше не обижал, так как испугался и быстро скрылся на своей легковушке.
Медбрат Геннадий помог сесть в «Скорую» и сказал, что от подлеца спасли, а теперь займемся травмами.
Мы приехали в районную больницу, сделали рентген ноги, исключили перелом или смещение костей, обработали раны на лице. Полчаса посидела, прикладывая лед к ноге. Геннадий принес обезболивающее.
– У меня как раз смена подошла к концу, давайте я Вас провожу! – заботливо предложил новый знакомый.
Мне неудобно было как-то, но с первого взгляда понравился медбрат с добрыми и немного усталыми глазами. У моего дома расстались, и я впервые растерялась, что делать: пригласить на чай прямо сейчас, попросить его номер телефона, сказать про дочку. Но Геннадий сам попросил мой телефон, чтобы убедиться, что лечение идет успешно.
Несколько дней не было звонка. Я уже подумала, что благородный человек просто спас от хулигана и оказал медпомощь. Разве я, сделавшая столько плохого, забывшая бабушкины и дедушкины советы, заслуживаю хорошего друга? За таким хорошим человеком, как Геннадий, любая девушка на край света пойдет.
Я решила стать той же прежней Юлей, которая любила своих близких, жалела и подкармливала голодных и брошенных котят и щенят, ценила доброту и не давала сдачу обидчикам. Для начала мы с дочкой провели генеральную уборку, выбросили лишнее, посуду натерли до блеска…
Бабушкины и дедушкины иконы достали из коробок и расставили так, как они стояли до их смерти. Не понимала, почему столько лет образа лежали где-то среди бумажного хлама. Нашла старую тетрадь, где бабушка записывала молитвы от руки, она мне ее передала перед смертью просила читать каждый день. А я забыла про них в пустой суете. Мое желание стать сильной, отомстить и удивить других принесло боль в первую очередь моим самым близким людям и мне самой.
Сходили с дочкой на воскресную Литургию, подали записки о дедушке с бабушкой, родителях. Во время отгула навестила их могилы. Просила простить меня. Когда я отказалась от собственной «крутости», мне стало легче, я плакала от радости. Поняла, что мне не хватало многие годы молитвы за родителей, за бабушку и дедушку, нормальной заботы о дочке. Я уже не хотела, чтобы меня кто-то боялся или завидовал. Я сама почувствовала, а не чужие слова повторяю, что Господь милостив к нам. Быть доброй оказалось легко и спокойно!
Однажды в воскресенье Геннадий позвонил и предложил встретиться. Мы долго с ним разговаривали, шутили. За одну встречу я всё ему рассказала. И свою историю начала словами:
– Я внучка священника и звали меня одноклассники «поповой внучкой». Геннадий улыбнулся:
– В тот вечер в «Скорой помощи» ты полушепотом повторяла «Отче наш» десятки раз.
Мы уже много лет вместе, венчались. У нас большая семья, дома всегда шумно и весело. Муж настоял, чтобы сына назвали Вадимом, а дочку – Ольгой. В нашем храме ведем активную общественную жизнь. Муж учит на курсах желающих прихожан оказанию медпомощи, а я готовлю десерты для праздников.