«Самого главного глазами не увидишь», – говорил Маленький принц. Приехав сегодня в Донецк, вы вряд ли заметите что-то необычное. Кроме, возможно, непривычных звуков, на которые, впрочем, никто из местных не обращает никакого внимания. Ну и того, что общественный транспорт здесь перестает ходить почему-то очень рано, когда время еще детское. Проехав немного глубже, поближе к прифронтовым районам, можно заметить и разрушения. Правда, сейчас они видны уже и при главном въезде в город. Но на это тоже давно никто не обращает внимания. Говорят, в жизни ко всему можно привыкнуть. Но так ли это на самом деле? И как на поверку выглядит то, чего не увидишь глазами?
Война как обыденность
Кто-то попытался начать перекличку в соцсети вопросом: «Стреляют?» «Третий год», – последовал ответ. Без злобы, без паники, с легкой иронией. Да, что поделаешь – война! Еще об этом можно говорить Михалковскими стихами: «А у нас в квартире газ! А у вас? – А у нас война». Это уже так просто, как констатация факта, с которым, впрочем, до сих пор тяжело примириться. А если бы и чувство юмора убрать, то свихнуться можно – как жить дальше? А жить ведь надо, потому что другого времени может и не быть.
Внешне почти ничего не изменилось (как во времена Ноя). Обычный будний день. В 7-8 часов утра – переполненные остановки. Пешком, на личном и общественном транспорте люди торопятся на работу. Независимо от того, какая военная обстановка, сколько часов ночью они спали, спали ли вообще, где прятались и укрывались. И умирают люди за обыденными занятиями: кто-то вязал внуку носки, кто-то шел за углем для растопки печи.
«Только представьте себе: разрывы слышны по всему Донецку, а «город миллиона роз», несмотря ни на что, весь утопает в цветах – значит, жизнь прекрасна, жизнь продолжается!»
С другой стороны, не в подвалах же всем сидеть. К тому же такая верность в обыденных вещах хорошо успокаивает нервы, придает какую-то уверенность если не в завтрашнем дне, то хотя бы в сегодняшнем. А еще подобную успокоительную «миссию», например, выполняли в начале военных действий коммунальщики, которые сажали цветы на клумбах города, когда тот самый город оказался полупустым. Только представьте себе: разрывы слышны по всему Донецку, а «город миллиона роз», несмотря ни на что, весь утопает в цветах – значит, жизнь прекрасна, жизнь продолжается!
Но все эти внешние успокаивающие элементы лишь играют роль неких душевных транквилизаторов. Они позволяют расслабиться и забыть, но – не пережить. Понятно, что никого вся эта обыденная суета не лечит, хотя и помогает предотвратить панику, внушает здравомыслие. К войне невозможно привыкнуть. Однако можно сделать вид, что ее попросту не существует. Закрыть окна, укрыться одеялом, включить музыку погромче – не слышать. Но в то же время самые главные раны остаются все-таки внутри.
Я попробую объяснить это на одном примере – может быть, и не самом понятном, но лично меня потрясшем в свое время. Мне довелось как-то быть в гостях у знакомых в одном из прифронтовых поселков, всегда сильно обстреливаемых. Так получилось, что как раз в то время в моем присутствии начался небольшой обстрел. Со мной в доме находилось еще четыре человека: двое взрослых и две девочки, десяти и одиннадцати лет.
Все начали вести себя по-разному: кто-то бегал, крестя все окна и углы, кто-то молился, кто-то крестил себя и окружающих. В любом случае, почти все себя как-то вполне испуганно вели. Помню, что у меня просто ком в горле стал от непривычки, так как лично мне такого давно не приходилось слышать. А у них подобные «всенощные бдения» происходило каждый день, и даже обычно хуже.
Но наиболее неожиданно повела себя самая младшая девочка. Я помню, мне это почему-то сильно врезалось в память, как в самом начале обстрела она молча присела на диван и так просидела весь этот страшный период. Причем не видно было, чтобы она испугалась или у нее подкосились ноги – напротив, выглядела девочка совершенно спокойной, не пыталась спрятаться, и мне кажется, даже немного улыбалась. Казалось, дай ей в руки сейчас какой-нибудь журнал с яркими картинками, она будет его с интересом спокойно листать.
«Страшнее всего, когда война – в порядке вещей»
Когда обстрел закончился, девчушка так же спокойно, как ни в чем не бывало, встала с дивана и пошла. Конечно, я не знаю ни того, что она чувствовала в этот момент, ни того, о чем она думала, но на меня такое поведение ребенка произвело, возможно, даже самое сильное впечатление за всё время непрекращающихся «перемирий». Что-то было в этом трагическое, неестественное. Прослушать звуки тяжелой артиллерии, как симфонию Моцарта или фугу Баха, и бровью не повести. Этой девочке было десять лет.
Думаю, все согласятся, что война – это неестественное состояние для человечества. И хуже всего, когда она начинает восприниматься как то, что в порядке вещей. Не говоря уже о том, что военная тема со временем становится своеобразным трендом.
Война как предчувствие
Война – это когда жизнь пахнет смертью. Но этот запах настолько уже насытил и пропитал собою воздух, что не воспринимается как ядовитый за отсутствием иного. Дыхание свежего воздуха – вот что кажется чужим и настораживает.
Поэтому, наверно, только донецкие люди (и близкие им по ситуации) понимают смысл и скрытый SOS вопроса: «Тишина. Что происходит?» Они знают, насколько опасной и пронзительной бывает эта тишина, как временное злоумышленное затишье перед грядущей бурей. Почти всегда она бывает страшнее самой бури, потому что не знаешь, чего ждать, к чему готовиться, когда гром разразится. А он обязательно разразится, можно быть уверенным.
Вот эти самые минуты ожидания чего-то неизбежного, возможно, полны наибольшего трагизма, когда человек максимально выбивается из сил. Он уже просит о том, чтобы скорее это что-то началось – и чтобы закончилось, прошло. «Пугает только неизвестность. Но когда человек уже столкнулся с нею лицом к лицу, она перестает быть неизвестностью», – писал все тот же Экзюпери.
В Евангелии от Луки есть слова о том, что в самые последние времена люди будут умирать не от самой опасности, но от страха и ожиданий того, что должно произойти (Лк. 21, 26). Должно быть, в те времена по всей земле будет происходить нечто подобное, только увеличенное во сто крат. И если это действительно так, то я нам не завидую.
Вот почему многие начали тогда хвататься за всевозможные предсказания и пророчества, как за спасительную соломинку. Сразу вспомнились какие-то конкретные даты и указания, возникли новые несуществующие старцы или же новые толкования на уже известные откровения. Как известно, спрос определяет предложение… Однако за этим позабылось, что ситуация не может разрешиться как-то автоматически, без нашего участия, только потому, что старцы так предсказали. Забыли, что ответ на вопрос, когда вновь начнется и сколько продлится война, нужно искать в своем сердце.
Память смертная?
Можно было бы, конечно, предположить, что постоянная опасность и близость смерти могла развить у жителей обстреливаемых городов то редкое и весьма полезное для православных качество, которое именуется «память смертная». Но поверьте, что это мнение ошибочное. Напротив, бесконечные сводки и новости о многочисленных жертвах обстрелов только притупляют чувство вечности, причастности к миру иному, пробуждают лишь инстинкт самосохранения.
Когда умирает один человек, например, вследствие длительной болезни, к тому же родственник или близкий знакомый, смерть, как неизведанная запертая комната, несет в себе какую-то тайну, заставляет задуматься, где ключ от этой тайны может лежать. А когда смерть происходит повсеместно и в больших количествах, грубо говоря, является обыденной, то в этом нет ничего такого – одна безжизненная статистика. Да, она может вызвать гнев, негодование, скорбь или обиду, но вовсе не размышления о вечности, скорее, мысли о земном – о мести.
Поэтому нужно честно признаться, что никакого религиозного или хотя бы чисто морального отрезвления война сама по себе не несет. Наоборот, просто большее количество людей, включая детей и женщин, становится заражено профессиональной болезнью медиков и гробовщиков. И вылечить этот синдром, наверно, теперь будет нелегко.
Война не меняет людей
Об этом говорили уже некоторые пастыри: война людей не меняет. Она только, как шторм на море, возможно, позволяет вынести на поверхность те или иные качества, которые до того были затаены глубоко внутри, неочевидны. Ведь существует также ошибочное мнение, что какие-то внешние обстоятельства сами по себе могут изменить человека, даже если он сам к этому не будет расположен. Война не сделала ни одного преступника святым, как и не сделала ни одного подвижника мародером.
Конечно, можно говорить о каких-то общих чертах или тенденциях, которые люди обрели благодаря войне, плохих или хороших. Например, среди последних – научились ценить простые вещи и в чем-то жертвовать собой. Но таких случаев, чтобы вследствие войны человек поменялся кардинально – единицы. И все это говорит о том, что ждать и надеяться на лучшие времена наверняка не стоит. Меняться нужно самим, нужно сейчас. «Се ныне время благоприятно» (2 Кор. 6, 2), – писал апостол. Ведь другого времени действительно может и не быть.