Сидя на кухне, он не мог оторвать взор от крохотного фото. Разглаживая газетную страницу, мужчина счастливо приговаривал:
– Какие технологии! Всё четко видно. Цветная. Не то что раньше. И фамилию не переврали, и город указали точно…
С фотографии размером с ноготь на Борю смотрел насупившийся мужчина старше средних лет в клетчатой кепке. Остальную одежду не было видно, так как изображение заканчивалось худой шеей.
О своей публикации он собрался оповестить всех соседей. Но передумал, когда увидел на подоконнике над почтовыми ящиками уже целую кипу этих рекламных газет, вытащенных жильцами из своих ящиков и тут же брошенных. Никто не желал нести лишний хлам в свои квартиры, а выбросить его в мусоропровод – не хотелось марать руки.
Особо возмутило Бориса, что кто-то бросил газету на пол и прошелся по ней. Отпечаток грубого мужского ботинка угодил аккурат над его фотографией. Созерцать столь вопиющий вандализм у Бори не осталось больше сил. В гневе он собрал все до единой газеты, чтобы отнести их в Божий храм. Вот где по настоящему оценят здоровый образ его жизни!
Борис Тупиков приставучим был всегда. По молодости он не пропускал случая всем и каждому сообщить, что глупо упускать возможности, которые тебе предоставляет жизнь. А потому: хочется пить – пей, хочется гулять – гуляй. Лень работать – найди себе нишу и отсидись. Всё равно потом минимальную пенсию по возрасту начислят. На замечания окружающих, что на это никакого здоровья не хватит, он только посмеивался в лицо недотепам, не умеющим брать от жизни всё. Перекантовывался он в основном у женщин, согласных его содержать, лишь бы хоть какой мужичишка был у них в доме. Так беззаботно протекали дни, недели, годы.
В определенном возрасте Борис с удивлением обнаружил, что здоровье уже не то, лекарства дорогие, работы нет, да и не берут его уже по возрасту никуда, пенсионное законодательство изменилось, а женщин интересуют более молодые и беспроблемные партнеры.
Поиск смысла жизни или отчаяние заставили Борю зайти в храм – неизвестно. Но здесь он быстро сориентировался, что его по крайней мере терпят, а некоторые даже выслушивают. Мужчина любил найти среди прочих прихожан совсем «зеленых», или, как их еще называли, «новоначальных» на фоне которых он, пришедший на полгода раньше, самому себе казался умудренным духовным опытом наставником. Обнаружив такого юного богоискателя, он устраивал ему внушение с таким же знанием дела, с каким раньше проповедовал принцип «бери от жизни всё».
– Даром что ты молодой, а нагрешил уже с три короба! По грехам и болезни. Думаешь, так просто – прибежал в церковь, и здоровье вернется? Нет! Если не будешь вести ЗОЖ, одним покаянием не отделаешься. Что такое ЗОЖ? Темнота! Это здоровый образ жизни. Аббревиатура такая. Да где тебе знать подобные слова?! Вот я. Живу по-христиански, питаюсь по Неумывайкину, обливаюсь по Иванову, сплю по-китайски на циновке и чувствую себя человеком!
Правда, когда ему кто-то растолковал, что учение Иванова – чистейшая ересь, ему пришлось исключить обливания из своих нравоучений. Но он всегда с ностальгией вспоминал дни, когда в одних семейных трусах демонстративно выходил во двор с ведром ледяной воды. И, окатив себя перед всеми, фыркая и хлюпая водой в резиновых шлепанцах, вбегал в подъезд, оставляя за собой на полу лужи. Особенно ему нравилось это делать в выходные днем, когда народу во дворе было побольше.
Постоянную работу Борис так и не нашел. С трудом устроившись куда-нибудь сторожем или охранником, первый месяц он в восторге объявлял всякому встречному, что все «они» неудачники. А вот у него работа – «не бей лежачего», и деньги при этом лопатой гребет. Второй месяц он проживал молча, все больше мрачнея. Третий месяц начинал разоблачения начальства, лоботрясов сменщиков и всей этой прогнившей коррумпированной страны. На четвертый месяц обычно он со скандалом увольнялся и начинал долгие поиски новой работы.
Разливать святую воду во время Крещенских праздников он не любил. Но это была такая замечательная возможность просветить «невежд», ничего не смыслящих в том, как нужно обращаться со святыней. Поэтому наливал он воду долго, аккуратно, чтобы ни одной капли мимо не пролить. А тётки рядом с ним – раз-раз и всё готово! Половина воды в бутылке, половина – в тазике под ней. Ну и подумаешь, что он одну бутыль набирает, когда те – четыре. Зато у него благоговение, а у них «суета сует» да сплошные грехи небрежения.
Была еще одна причина, по которой в Крещение он шел разливать воду, а не стоял со всеми на богослужении. Староста их храма – женщина «ушлая». Того и гляди, могла заставить нести хоругвь или икону во время крестного хода к иордани. И ей было неважно, что хоругвь тяжелая, на реке ветер, а у Бориса – радикулит… был пять лет назад… или уже пятнадцать, или вообще это произошло с соседом по лестничной площадке? Неважно! И потом, пришлось бы на молебне стоять в шапке (он же не хочет «поймать» менингит), а это уже непорядок. И когда бы он точно знал, что нужно идти на речку, то надел бы меховые рукавицы, а не вязаные перчатки. Если потом от холода на пальцах начнется артрит, кто оплатит его инвалидность?
Старосту он невзлюбил с самого первого года своего воцерковления, с того самого момента, когда она оставила его в церкви «за старшего». Как-то, когда он уже достаточно примелькался, но еще его толком не знали, Борис пришел в храм. С одной работы он как раз уволился, новую пока еще не нашел. А потому в будний день был свободен.
– Боря, подежурь здесь за меня, – неожиданно попросила его староста Валентина Сергеевна, – записалась я в поликлинику. Вернусь быстро. Наверно, через час… ну, два.
– А что делать? – насторожился он.
– Ничего не надо. Просто ты же мужчина, а в храме никого кроме уборщицы не остается. Мало ли… какой-нибудь пьяный завалится, а сторож куда-то запропастился.
Подобного звездного часа он ждал давно. Едва староста скрылась за дверью, как Боря начал командовать уборщицей и почти тут же вернувшимся сторожем.
– Валентина Сергеевна ничего не говорила о перестановках в храме, – робко возразила Фотиния, домывавшая пол в правом приделе.
– Она мне дала вполне определенные инструкции. Как я могу их нарушить? – голосом заправского начальника уверенно заявил Борис.
Когда через два с половиной часа Валентина Сергеевна вернулась, то только всплеснула руками.
Все Богородичные иконы висели слева на «женской» стороне, а святители и преподобные перекочевали на «мужское» право. Посреди храма вместо аналоя стояло большое Распятие, принесенное из притвора от кануна. Распростертые руки Христа, по замыслу Бориса, как бы объединяли обе стороны. Он ходил по храму своей вальяжной походкой и поправлял иконы, по его мнению, скособоченные. Сам мужчина от природы был невысоким. Поэтому чтобы подчеркнуть свою значимость, шагал он широко, не спеша, важно поворачивая свое маленькое тело в разные стороны, словно тем самым старался занять как можно больше пространства.
Завидев старосту, Борис струхнул. Вся его важность моментально испарилась. Лебезя, он подбежал к удивленной женщине:
– Валентина Сергеевна! Уже вернулись? Ну, что? Всех врачей прошли?
– Это что ты здесь такое учудил, а? Это кто тебе позволил всё нарушать? – вместо благодарности разразилась староста.
– Да сами же…
– Скройся с моих глаз, охальник! Матушки-святушки! Вот-вот начнется вечерня, а у нас здесь Содом и Гоморра! Василий! А ты что смотрел? – в негодовании обратилась она к сторожу.
– Он сказал – вы велели… – пожал плечами тот.
– Нешто ты не знаешь наших порядков? Не помин, не пассия – зачем Распятие-то посреди? Сию же секунду возвратите обратно!
– У меня радикулит… – начал было Борис.
– Я тебе дам «радикулит»! Как сюда-то приволокли?
– Фотиния с Василием двигали.
– А ты, значит, ими руководил? Начальник нашелся! Ну-ка взялся и понес! Или я тебя сейчас самого вперед ногами вынесу.
До вечерней службы успели переставить только Распятие. Кто и когда перевешивал иконы, Борис не знал. После этого случая он на год сменил приход и вернулся обратно только когда его и оттуда «попросили». Так и кочевал он без конца от Параскево-Пятничного храма к Воскресенскому и обратно. Жалко, что в их городе было всего две церкви…
***
Весна становилась затяжной. Давно уже миновали Пасха и майские праздники, а потепление никак не наступало. Только серая мгла на небе и слякоть под ногами никак не могли испортить настроение Борису. Чувствовал он себя именинником. В его сумке лежала целая пачка рекламных газет, собранных им со всех подъездов родной многоэтажки.
Половину реклам он сразу положил в храмовый лоток для раздатки таким образом, чтобы его фотография точно была видна. Правда, реклама собой заслоняла епархиальную газету. Но ничего страшного. Не его вина, что материалы в ней настолько интересны, что ее не могут разобрать уже вторую неделю.
С другой половиной пачки Борис пошел по храму. Первой ему встретилась уборщица.
– Фотиния, здравствуй. Ты зарплату на карточку получаешь или наличкой? На днях я пошел в банк оплачивать счета. Так знаешь, пришлось устроить скандал. Кассирша не дала сдачу двадцать копеек: «У меня, – говорит, – нет». А я ей прямо так и рубанул: «У вас банк или что?». Испортил ей настроение, себе… Как в таких условиях сохранить здоровье? Да, кстати, по поводу здоровья. Тут меня кое-где напечатали. Не «Комсомольская правда», но тем не менее… Возьми, почитай.
– Георгий, как сам? А я ведь прославился! Полгода назад взяли интервью, сфотографировали. Всё как полагается. На днях открываю почтовый ящик – нате вам, пожалуйста! Собственной персоной во всей своей красе.
– Женя, Женя, подожди. Вот, возьми газетку. Я тут давеча занялся литературной деяте… Женя! Да постой же ты!.. Эх, молодежь! А еще алтарник…
Исповеди Боря ждал с нетерпением. Не то чтобы у него скопилось множество грехов. Просто хотелось презентовать свою газету и батюшке.
Священник ему показался немного растерянным. Среди принесенных им на исповедь предметов он явно чего-то не находил. Батюшка перекладывал крест, заглядывал под Евангелие, под поднос для пожертвований…
– А где у него брошюра с перечислением грехов? – удивился Борис, но не особо задержался мыслями на этом факте, так как все его внимание было сосредоточено на другом.
Когда батюшка перед исповедью стал по памяти перечислять, какие бывают грехи, Бориса удивляло, почему отец Андрей то и дело поглядывает именно на него.
– Согрешили сварливостью, надменностью, занудством, самоправедностью, – тем временем перечислял священник, – не видели своих грехов, а обращали внимание только на грехи других людей. По гордости и тщеславию представляли перед другими всякие глупости как нечто великое. Прости нас, милосердный Господи.
Кое-как дотерпев до слова «подходите», Борис первым ринулся к священнику под епитрахиль.
– А меня ведь, отец Андрей, напечатали в газете. Прямо на первой странице!
– В разделе «Их разыскивает милиция»? – не сдержался батюшка
– А вот и не угадали! Как самого порядочного гражданина своей страны!
– Хорошо. Какие еще грехи?
– Какие грехи? Это не грех. Это радость. Вот, пришел поделиться. Как сказано, «радуйтесь с радующимися».
На лице у священника отобразилась мука, как от зубной боли.
– Вы общую исповедь слышали?
– Конечно. Вы всё правильно сказали. Сколько этих зануд развелось! И бухтят себе под нос об одном и том же, и бухтят…
– Вы в этом каетесь?
– Нет. Это я про других. Я газеткой пришел поделиться.
И вручив рекламу, Боря со счастливым видом выбрался из-под епитрахили.
– Следующий, – сказал священник, раздраженно бросая газету на подоконник.
Выйдя из храма, Борис не торопился домой. Здорово быть знаменитым! Когда люди прочтут статью, они удивятся, с каким интересным человеком живут бок о бок, даже не подозревая об этом. Всякие встречные начнут узнавать его в лицо, здороваться, брать автографы… Нет. Пожалуй, для автографов одного интервью маловато будет. Похоже, придется еще потолкаться по медицинским ярмаркам. Глядишь, еще интервью возьмут. Или лучше самому написать в местную епархиальную газету о том, как сохранять здоровье. А что, это мысль! Тогда ее точно станут расхватывать. Вообще целую серию статей нужно запустить. Так ее и назвать: «Борис Тупиков и его здоровье».
В своих мечтах мужчина чуть не пропустил рейсовый автобус. Пришлось даже немного за ним пробежаться и в последний момент влезть в заднюю дверь. И вот он, счастливый случай! Здесь он увидел того самого алтарника, которому давеча так и не смог вручить газету из-за его спешки. Хорошо, что в сумке остался еще один экземпляр.
Несмотря на то, что Женя был в два раза младше Бориса, последний испытывал перед ним некий трепет и едва ли не зависть. В свои 28 лет алтарник уже окончил какой-то престижный вуз, имел хорошую работу, красавицу жену и двух детишек. Ничего из вышеперечисленного у Бори не было. Если Женя и алтарничал, то делал он это исключительно по старой памяти (алтарничал он с детства) и глубокой вере, а не для того, чтобы добиться какого-то авторитета в церкви.
Фамильярности с Женей Борис никогда не допускал. И даже немного его побаивался, так как тот всегда умно и метко говорил, а Боря не знал, что и как ему ответить. Но теперь-то, после публикации, их жизненный статус сравнялся! Поэтому «ничтоже сумняшеся» мужчина свернул в трубочку печатное издание, которое собрался презентовать. Забравшись за кресло, на котором сидел Евгений, он уже слегка размахнулся, чтобы дружески шлепнуть того газеткой его по плечу, как вдруг из уст алтарника услышал свое имя и осекся.
– Ты видел, что сегодня опять наш Боря учудил? – обратился Евгений к своему другу, молодому прихожанину, сидящему на соседнем кресле. – Носился по храму и всем толкал рекламу, мол, в кои-то веки я «засветился». Едва от него отделался.
«Смех в ушах Бориса отразился гулким эхом, усиленным динамиками в сотни децибел»
Друг раскатисто засмеялся. И этот смех в ушах Бориса отразился гулким эхом, усиленным динамиками в сотни децибел. Казалось, что это не человеческий смех, а горы вокруг крошатся и рушатся, погребая под собой Бориса вместе с его злополучной газетой. Ему хотелось убежать от этих парней, скрыться куда-нибудь подальше, вообще выскочить на ближайшей остановке. Но в автобусе без кондуктора выход возможен был только через переднюю дверь. А это означало, что нужно пройти мимо парней, выдав тем самым свое инкогнито. Не зная, как лучше поступить, он сел прямо за Евгением, уставился невидящим взглядом в окно и превратился в слух.
– Знаешь, если честно, мне его даже жаль, – продолжил Евгений свою речь. – Живет неизвестно зачем и идет непонятно куда.
– Может, он считает: «Если я сам себя не прославлю, никто меня не оценит»?
– Когда человек находит Бога по-настоящему, это всё исцеляется. Человек понимает: есть Господь, Который любит его даже больше, чем он сам себя. Бог оценил людей настолько высоко, что Сына отдал на смерть ради нас – вот цена души человеческой! Исправление таких чудаков, как Боря, зацикленных на себе, подразумевает удовлетворение их потребности в любви. А где её найти?
– В Боге?
– Я бы даже подчеркнул – только в Боге. Жалко, что Боря с Ним не знаком. Недавно я услышал, что дома он вообще не молится. Не чувствует в этом потребности. И теперь скажи, как Богу его преображать, если он свою душу Ему еще никогда не изливал, если перед Ним сердце не обнажал, не видел мерзость своих грехов, не говорил Ему обо всех своих болячках, о страхе, одиночестве?
– А ты пробовал с ним об этом поговорить?
– С Борей-то? Смеешься?! Разве он кроме себя кого слышит? Это не человек, а автомат по извращению понятий. Скажешь ему что-то здравое, простое… ну, не знаю… Например: «Молитва – это разговор с Богом». Но я боюсь даже представить, как он эту фразу истолкует и что после этого станет вытворять?
Через две остановки молодые люди вышли. Когда они стали подниматься со своих мест, Боря заметался, запаниковал, как бы его не приметили. В результате просто надвинул кепку на лицо и притворился спящим. Но беспокоился мужчина напрасно. В его сторону парни даже не посмотрели.
Придя домой, первое, что сделал Борис – это для памяти повторил фразу, сказанную Евгением:
– «Не молись, а лучше поговори с Богом». Чего тут непонятного? Еще и извращенцем назвал. За что?!
Борис не знал, что больше всего в этой ситуации его ранило. Вдребезги разбитая мечта о писательской карьере? Низкое мнение окружающих о нем? Или что это мнение высказал человек, которого сам Боря уважал. Разумеется, настолько, насколько он вообще был способен кого-то уважать.
Два дня мужчина не выходил из дома, ругаясь на всех и вся. Потом он решил, что нет толку негодовать, если никто об этом не знает, и пошел к соседям за спичками. А заодно собирался рассказать им, как дико его обидели. Но день был рабочий. Никто ему дверь не открыл.
Тогда Борис в очередной раз решил сменить приход. Но чуть погодя у него созрел иной план. Был он гениален и прост. Алтарник сказал, что Боря не молится. Так вот, теперь он специально станет молиться дома. Он вообще ого-го! Всем молитвенникам молитвенник. И когда Женька об этом узнает… у-у-у, как он пожалеет о своих словах: «Борис Палыч, дорогой, как сильно я в тебе ошибался! Ты достойнейший из всех людей!»
«Да и неинтересно молиться, если тебя совсем-совсем никто не видит… разве только Бог?»
Среди домашнего хлама кое-как найдя молитвослов, некогда подаренный ему, Боря встал, раскрыл книгу и медленно с выражением начал читать первый попавшийся канон. Не прошло и минуты, как ему стало скучно, спину заломило, в носу зачесалось. Если бы не воображаемый спор с алтарником, он давно бы забросил книгу обратно и включил по телеку какой-нибудь боевичок. Да и неинтересно молиться, если тебя совсем-совсем никто не видит… разве только Бог? Чтобы как-то скрасить эту бесполезную процедуру, мужчина стал представлять, что вот он стоит с книжкой в руках, читает, а Бог со стороны наблюдает за ним из-за какой-то засады и одобрительно кивает. Так показалось куда веселее. Боря даже подтянулся. Негоже стоять перед Богом абы как.
Всю неделю он ежедневно читал по канону, представляя, как словно между прочим сообщит об этом Жене. Борису даже полюбилась его новая игра. Кроме канона, он иногда стал прочитывать и правило «На сон грядущим». В молитвах особо ему были интересны прямые обращения к Богу. Получалось, что он действительно словно с Ним говорит.
В следующее воскресенье с победоносным видом он вошел в храм и стал ждать алтарника. Но почему-то его в тот день в церкви не оказалось. Бориса такое положение не устраивало. Одно дело кому-то рассказать, как ты всю неделю молился, другое – ждать для этого следующего воскресенья. И что же? Неужели теперь придется это делать еще одну дополнительную неделю? Ему, конечно, понравилось, но они так не договаривались!
– Фотиния, ты не в курсе, куда запропастился наш алтарник? – наконец попытался Боря разрешить у уборщицы свои недоумения.
– Да у него же мать заболела. Разве не слышал, как молились о тяжко болящей Елене?
В сложившейся ситуации оставалось совершенно непонятно, как Борису дальше поступать? Стоит ли продолжать дома молиться, если этим алтарнику нос не утрешь? Мужчина понимал, что ни к кому с подобным вопросом он не сможет обратиться. Разве только…
– Бог, ну, здравствуй что ли, опять… Я рассказывать долго не умею. Да Ты и так всё знаешь. Что теперь-то? Можешь Ты мне ответить?
Борис и сам не знал, верит ли он на самом деле, что Богу вообще есть дело до его молитв. Но он всё же продолжал стоять в опустевшем храме, глядел на догорающие свечи и то ли молился, то ли рассуждал сам с собой вполголоса.
«Не сошел ли я с ума, что со свечкой разговор веду»
– Не молюсь я дома, видишь ли! Им-то, небось, легко молиться – они верят, что их слышат, понимают. А я вот стою здесь и думаю – не сошел ли я с ума, что со свечкой разговор веду. Ну, с какой, скажи мне, стати Тебе мои молитвы слушать?! И потом, нас на земле шесть миллиардов, разве тут упомнишь о каждом?! Нет, Ты, конечно, Бог Всемогущий, Всезнающий – это понятно… И я – не так себе… Но живем мы с Тобой параллельно. Я тебе не нужен, да и Ты мне, соответственно, тоже. Давай, как на духу. Много ли я значу для Тебя?.. Вот видишь, Ты молчишь, не отвечаешь. Что и требовалось доказать.
Было ясно, что пора уходить. Мужчина поднял поникшую голову. Прямо перед его глазами висела небольшая икона, изображавшая распятие Христа. Борис предпочитал иконы с прославленными святыми. Оплёванный, опозоренный страдалец Христос его пугал и смущал. Потому и в этот раз он быстро отвел взгляд в другую сторону. Но в тот же миг обнаружил, что смотрит на другое распятие на соседней колонне храма. Случайно взглянув выше, он и там, на потолочной росписи, увидел распростертые руки Божьего Сына, прибитого ко Кресту. Крест был повсюду: на окладах икон, в орнаменте настенных фресок, над алтарём, на обложках духовной литературы в церковной лавке. Голова у Бориса пошла кругом. Как это он раньше не замечал, что всё здесь в храме как будто построено вокруг креста, всё ему кланяется, к нему зовёт. А может… может, это и есть Божий ответ на его вопрос. Ведь и Женя тогда в автобусе, кажется, о том же говорил, что Бог ради нас Сыном Своим пожертвовал, что мы вроде как для Него – дороже некуда.
– Это что же, значит, всё-таки Тебе есть до меня дело? Значит, стоит молиться-то?
Борис выходил из храма с новой мыслью, с невероятной догадкой, настолько потрясающей и приятной, что в неё пока еще было совсем нелегко поверить. Но очень хотелось. По крайней мере, молиться он не бросил.
***
Прошло еще несколько месяцев. Давно осень вступила в свои права. Как заправский художник, она расцветила деревья и кустарники разными оттенками, всякий день примеряя к ним то один, то другой окрас. Но когда поняла, что полного совершенства ей уже не достичь, просто стряхнула листву и замазала природную палитру холодными проливными дождями.
Заливая кипяток в кружку и вдыхая аромат настоящего цейлонского чая, Борис предвкушал окончание дежурства. До прихода сменщика оставалось недолго, так что уже следовало поторопиться с утренним обходом. Допив обжигающий напиток и крякнув для приличия, мужчина вышел в ноябрьский холод.
Темно. Слякотно. Сыро. Это время года он не любил больше всего.
– Лучше бы снег выпал – всё веселей, – проворчал Боря и, принюхавшись к утреннему холодному воздуху, прибавил, – и кому в такую рань взбрело в голову баню топить? Совсем народ сбрендил… или это не баня?
Мужчина встревожено посмотрел в сторону охраняемых им складов. Нет. Запах гари шел не оттуда, а с частного сектора.
– Может, всё же банька? – с надеждой подумал он.
Но когда в небе полыхнуло огненное зарево, Борис понял – беда! Он тут же позвонил пожарникам, кое-как пояснив, куда им следует ехать. И стал нервно ждать их прибытия.
– Что же они так долго не едут? Господи, хоть Ты-то вмешайся! Я же не смогу им помочь. Да и склад на моем попечении, нужно напарнику всё по установленной форме сдать. Боже, Ты же всемогущий. Тебе пожар загасить – раз плюнуть. Может, акафист «Неопалимой Купине» прочитать? Вот только нет его у меня. Полыхнуло как! Может, сбегать? Господи, думаешь, стоит? Почему бы Тебе просто не ответить, вечно приходится упрашивать!
Наконец мужчина не выдержал и сделал то, на что еще год назад ни за что бы не решился – побежал ближе к происшествию.
Горел домишко на самой окраине. Боря и раньше удивлялся соседству этой древней халупы с добротными двухэтажными коттеджами.
Наверное, из-за очень раннего часа никого на улице не оказалось. Только сухая старуха в одной легкой ночнушке и коротких большого размера валенках бегала около дома и что-то голосила. Жидкая косичка серо-седых волос на ее голове выглядела мышиным хвостом и казалась совершенно не соответствующей ее возрасту.
Борису странно было видеть в такой холод женщину, одетую по-летнему легко. У него даже мелькнула безумная идея отдать ей свою куртку-спецовку. Боря интенсивно помотал головой, отгоняя от себя такую несуразицу. Останься он в одной рубашке, и воспаление легких обеспечено. Но уже мгновение спустя он словно со стороны наблюдал, как резким движением сдергивал с себя куртку с такой силой, что чуть не разодрал замок-молнию. И накидывал ее на плечи женщины, в отчаянии не чувствующей ни пронзительного холода, ни тепла от невесть откуда взявшейся одежды.
– Помогите!!! – как за последнюю надежду вцепилась женщина в Бориса. – Правнук! Мишенька!
– Помощь придет! Я уже вызвал пожарных, – испуганно прокричал он обезумевшей от ужаса старухе, судорожно отдирая от себя ее костлявую руку.
Чтобы в ожидании пожарных как-то отвлечь ее от душевных терзаний, Боря спросил:
– Ребенок в какой части дома?
– В задней. Справа, – с призрачной надеждой торопливо отозвалась бабулька.
Вся передняя часть дома, включая сени, уже вовсю пылала, отрезая возможность спасения через дверь. Борис двинулся в указанном женщиной направлении. Он не собирался лезть в полыхающий дом. А надеялся позвать ребенка через окно и, если повезет, вытащить его за шиворот.
Ободренная его действиями старушка засеменила за ним, не переставая на ходу себя корить:
– Вот дура старая! Проснулась в дыму и побежала. Вообще ни одной мысли про мальчишку. Только на улице вспомнила, когда все сени занялись. Мать его ушла в ночную. Я выбежала, а он в доме остался. Внучку одна вырастила, а правнука не сберегла! Люди добрые, как мне дальше жить?! Что его матери скажу?
На их счастье, нужную часть дома еще не объял огонь. Какой-то старой рухлядью разбив окно, Боря прокричал в поваливший из открывшегося проема дым:
– Малыш, ты где? Иди сюда, дядя тебя вытащит.
– Миша! Иди к дяде! – прокричала и бабулька.
Не последовало ни ответа, ни плача. Но, как показалось Борису, что-то промелькнуло у окна. Кашляя, он пошарил в дыму, но никого не нашел. Возможно, ребенок был близко, но не настолько, чтобы его достать рукой. Борис поколебался, но все же решил забраться в дом, прозондировав пространство, не отходя от окна.
Набрав в легкие как можно больше воздуха, он влез в задымленный проем. Со всех сторон его обдало жаром почище всякой парной. Ничего не видя из-за дыма, мужчина стал ощупывать всё вокруг себя. Иногда всполохи огня освещали часть дома и его убогую обстановку. Но ребенка заметно не было.
При первом же вдохе Борис закашлялся и начал задыхаться. Он перепугался и в дыму уже не помнил, куда нужно было идти. Вокруг всё трещало и, казалось, ходило ходуном.
– Господи, помоги! – вырвалось из его груди.
Для него на самом деле эти два слова значили: «Помоги, пожалуйста! Помилуй! Ведь Ты, я знаю, милостивый. Все-то Тебе дороги! Да уж как дороги, я то знаю!»
Пройдя наугад, он споткнулся обо что-то мягкое и упал. Когда же попытался подняться, то нащупал тело ребенка.
– Миша! – донесся истошный крик откуда-то снаружи, перекрывая собой треск и вой окружавшего их ада.
Борис сгреб тельце и двинулся на голос, по пути спотыкаясь обо всё что ни попадя.
– Миша! – уже совсем близко услышал он спасительный крик и протянул в ту сторону ребенка, которого с радостными возгласами тут же выхватили у него.
Уже почти задохнувшись, из последних сил, он закинул ногу на подоконник. Но голова его закружилась, и он упал не наружу, а внутрь дома. В следующее мгновение что-то ударило его по голове…
В воскресенье настоятель Параскево-Пятничного храма сообщил прихожанам, что Борис погиб при тушении пожара.
Вот так Борис Тупиков стал звездой. Точнее, в глазах Создателя он ею всегда был. Жаль, что Боря понял это лишь недавно. Впрочем, не слишком поздно.