А зачем? Муж в очередной командировке, как специально уезжает все на более и более долгое время. Не то что детей – даже зверюшек никаких у них нет. Сама она обойдется и бутербродами.

Как же рано стало темнеть! Холодно, промозгло, сыро. «Золотая осень» совсем не золотая, листья на деревьях, не успев пожелтеть, становятся коричневыми, черными…страшными. Хоть бы уже всё покрыл снег. Так нет же: слякоть.

В витрине отражалась она, Татьяна Сергеевна, – невысокая женщина, выглядит намного старше своего возраста. Её ровесницы умудрялись быть похожими на собственных дочерей, а она? Короткая стрижка, редеющие волосы. Двойной подбородок. Морщины. Новая синяя куртка только уродует ее. Она отвернулась от витрины и пошла прочь, все дальше и дальше, морщась не то от увиденного, не то от боли в отекших ногах. Только сейчас поняла, что зачем-то несет в одной руке – сумку, а в другой – кошелек.

И тут всё пошло кувырком. Точнее – кувырком полетела она сама, в синей куртке, в старой юбке, теплых – когда другие еще носят «прозрачные» — колготках. Прямо в грязь нелепой, черной осени. А с ее кошельком быстро удалялся по безлюдной улочке – даже не бежит ведь, скотина, не боится! – какой-то невысокий мужчина.

— Кошелек, кошелек верни! – попыталась закричать Татьяна Сергеевна, приподнимаясь на локте с земли, но горло свело, и получился только негромкий хрип. Сколько раз в жизни она пыталась крикнуть – и не могла, каждый раз будто кто-то руками хватал ее за шею.

— Женщина, вы в порядке? – раздался звонкий, юный голос над самым ухом. Несмотря на боль в боку, Татьяна Сергеевна поднялась насколько могла и кивнула.

— Ах ты… — произнес все тот же голос. И будто по волшебству, обладательница голоса – похоже, совсем молодая, стройная девушка – оказалась далеко, рядом с грабителем. Тот замахнулся и попытался оттолкнуть ее, но девичья фигурка изогнулась, одно резкое движение – и мужчина лежит на земле. Сидя на асфальте, Татьяна Сергеевна смотрела на происходящее во все глаза, ей казалось, будто она дома и видит девушку и грабителя на экране телевизора.

Грабитель поднялся на ноги и вцепился в девушку. Татьяна Сергеевна утерла пот со лба,  собралась с духом и заголосила на всю улицу:

— Полиция!!!

Мужчина отпустил девушку и помчался по дороге. Где-то залаяли собаки. Девушка посмотрела на свои джинсы в свете фонаря, попыталась что-то отряхнуть и направилась к оглушенной собственным криком Татьяне Сергеевне, с трудом поднимающейся на ноги.

— А вот и ваш кошелек, — похвасталась издали незнакомка. – Вы уж осторожнее!

— С…спасибо, — прошептала Татьяна Сергеевна.

Спасительница оказалась совсем юной и миловидной: рыжие кудряшки по плечам, большущие серые серьезные глаза. Кошелек она обтерла о штанину и только после этого передала хозяйке.

— Ловко ты его, — не зная, что еще сказать, произнесла женщина. – Не пострадала?

— Да ладно, тоже мне – ловко, — вздохнула девчонка. – Я только недавно на курсы хожу, пока еще мало чему научилась.

— На курсы…борьбы, что ли?

— Вроде того, — засмеялась девушка. – Это для самообороны, мама настояла, чтоб я могла себя защитить. А мне все казалось, что оно не пригодится, не в Гарлеме же живем. А вот.

Что такое Гарлем, Татьяна Сергеевна не знала.

— Интересная у тебя мама, — только и сказала она. И закашлялась. «Связки сорвала, вот точно».

— Тут камеры вокруг должны быть. Вернемся в магазин, там охрана и тоже камеры, должны были все записать…

— Да не надо, — махнула рукой Татьяна Сергеевна.  – Вот же кошелек-то, и ты, говоришь, не пострадала.

— А как же другие? Он же еще нападет!

Татьяна Сергеевна вздохнула.

Девушка оглядела ее и себя и засмеялась:

— Ну и красотки мы с вами! Вымазались, как поросята. Так, идемте со мной. Отстираемся, у меня сушильная машина есть, чаю попьем – и тогда уже домой пойдете. Я тут рядом живу. Ой, а вы идти-то можете? Может, к врачу надо?

Татьяна Сергеевна отчаянно замотала головой:

— Не надо врача, могу, могу.

И добавила уже ворчливо:

— Вот как ты чужого человека в дом зовешь, а? А если я мошенница, например?

Девушка посмотрела на нее взглядом, в котором явственно читалось: «Да уж, мошенница из тебя, тетенька…» Взяла под руку Татьяну Сергеевну, и они пошли. Девушка свободной рукой достала телефон, что-то нажала, поднесла к уху:

— Мама, я уже иду. Только я с гостьей, ей немножко помочь надо. Ну, увидишь. Нет, нет, ничего не случилось, ну как ты любишь волноваться!

Мама. Татьяна поймала себя на том, что думает вовсе не о том, насколько удобно вторгаться в дом к незнакомым людям…а о том, что по возрасту эта девочка могла бы быть ее дочерью.

До дома, действительно, было совсем недалеко. Первый этаж, какая удача, — ушибленная при падении нога все-таки болела. Звонок в дверь.

— Иду! – послышалось из-за двери. Голос звучный, красивый. Но откуда Татьяна Сергеевна его знает?

Дверь открылась. Две женщины по разные стороны порога, как по команде, ахнули и замерли, не сводя друг с друга глаз.

— Эй… вы чего, а? – глядя то на одну, то на другую, испуганно спросила девочка.

***

Татьяна и Ирина сидели в креслах у журнального столика. На столике стояли две чашки чая на блюдечках, на отдельной тарелке – наскоро положенной заботливой рыжей Анюткой печенье. Но никто не притрагивался ни к печенью, ни к чаю. Ирина смотрела куда-то вниз, Татьяна, в пришедшемся впору Иринином халате, пахнущем свежестью, не знала, куда деваться.

С того момента, как открылась дверь, Татьяна будто оцепенела.  «Так вы вместе учились? Вот это да! Мам, прямо как в твоих сериалах получилось!» — «Тихо ты, мать еще сериалами-то попрекать… да шучу… ох, Анька, вечно найдешь приключения! Таня, ох, столько лет не виделись — и встретиться при таких…иди, иди скорее переодевайся, выстираем-высушим, погреешься пока!»

Все эти слова будто звучали не для нее. Татьяна понимала, что Ирина, ее подруга молодости Ирина улыбается и хлопочет ради дочери, чтобы не рассказывать, что на самом деле произошло много лет назад и кого ей сейчас придется, по долгу гостеприимства и из-за чрезвычайного происшествия, окружить заботой. Аня иногда заглядывала в дверь, женщины улыбались ей – и дверь вновь закрывалась, и продолжалась тягостное молчание. Татьяна чувствовала, что сейчас сгорит от стыда. Ведь эта самая Аня… ведь этой самой Ани из-за нее могло не…

***

— Ты с ума сошла! – зашипела Татьяна. Подошла, открыла дверь – нет, в коридоре никого, ни родителей, ни брата, все смотрят фильм в зале. Захлопнула дверь, вернулась к сидящей на стуле, утирающей слезы Ирке.

— Как это – оставишь ребенка? А доучиваться? А диплом? А как матери с отчимом скажешь? Думаешь – они рады будут? Слушай, зря ты боишься. Аборт сейчас – это вообще не больно. Никак. Я же тебе говорила: я сама делала. До свадьбы-то еще дожить надо, сначала учебу закончу, а с детьми и вообще погодить надо, не время. Утром приходишь — и в этот день уже свободна. Ты, небось, от матери наслушалась ужасов или еще от кого. Вранье! Спать ты будешь. Потом таблеточки попьешь, сколько врач назначит, – и всё, здорова. Ты только представь: куда тебе сейчас ребенок? Ладно бы еще этот тебя замуж звал. Он ведь так и не объявлялся, сразу уехал тогда, да?

— Да, — всхлипнула Ирка.

— Ну вот видишь! Никому этот ребенок не нужен. Это ж не красивые тебе фоточки на курсе показывать, это ж ночей не спать, пеленки грязные…

— Тань, памперсы давно есть, — сквозь слезы усмехнулась Ирка.

— Ну и что… слушай, о чем ты думаешь вообще! Так, не бойся. И никому не говори. Я с тобой схожу.

Ирка подняла голову, и они посмотрели друг другу в глаза. Татьяне стало не по себе. Она будто взглянула на себя со стороны. Она ведь не просто волнуется за подругу. А – ищет лишнего подтверждения, что сама все сделала правильно. Ирка сейчас сделает то же самое – и тогда уж точно не останется сомнений.

Но Ирка, всегда «ведомая» в их дружеской паре, бледная тихая Ирка, вдруг сказала:

— Тань, я хочу родить.

— Да как так? – вспылила Татьяна.  – Ну не ожидала от тебя, слушай. Так просто вот всю жизнь свою взять и выкинуть в помойку, да?

— Тань…вот я чувствую, что по-другому если – то я две жизни выкину в помойку. И свою, и вот его, — и она показала на живот.

— Да откуда там еще жизнь-то? Слушай, эта беременность тебя глупой сделала. Не дури. Ты потом всю жизнь жалеть будешь.

Ирка встала. Вытерла слезы.

— Пойду я, Тань. Спасибо, что выслушала.

Ирка молча открыла дверь комнаты. Сама оделась в темном коридоре. Постояла там. Сама открыла входную дверь, — Татьяна даже не пошевелилась, чтоб проводить подругу.

Со следующего дня они не разговаривали. На защите диплома Ирка тяжело дышала, огромный живот привлекал внимание всех, кому не лень было посудачить или хотя бы сделать огромные глаза вслед беременной однокурснице. «И зачем было учиться, если…?» — прямо спросил один из преподавателей. Ирка, помнится, отмолчалась. Бывшие подруги проходили друг мимо друга, как чужие. Татьяну никто ни о чем не спрашивал. Кто знает, спрашивали ли Ирку.

***

На пианино стояли фотографии. Мать и дочь. Молодая мать и маленькая дочь. Мать в «строгих» очках, дочь – выпускница школы, похоже – два года назад фото сделано. Ирка и Анюта в походе. Ирка и Анюта где-то в другой стране на солнечном пляже.

— Кто играет? – спросила Татьяна Сергеевна. Она ожидала, что Ирина промолчит. Но та, возможно, даже обрадовалась нарушенному молчанию:

— Анютка, конечно. Мне-то медведь на ухо наступил. Музыкальную школу окончила. Молодец она у меня.

— Молодец… — эхом отозвалась Татьяна. – Надо же, не побоялась с грабителем подраться, такая смелая. Этот кошелек несчастный…  я сама виновата, что достала его на улице, если б не твоя дочка – восстанавливай все эти карточки… а бандит-то этот мог ведь Аню и… я так перед вами виновата, простите меня!

Я перед вами виновата. О кошельке ли она говорит? Или о том, что Ани, веселой красивой смелой Ани могло не быть?

Ирина осторожно, будто это она была гостьей, протянула руку за чашкой.

— А я так и не родила, — решилась Татьяна. – Сначала казалось, что рано, еще успеем. Потом – что бедно живем. А потом уж и болезни пошли всякие, и не до того стало. А ты… замуж не вышла?

— Нет, — пожала плечами Ирина.  – Такой, чтоб в отцы Аньке годился – такого не встретила. А другого мне не надо. Родителей всю жизнь благодарить буду, очень помогали, когда дочка совсем маленькой была. А потом я и сама на ноги встала, решила отдельно жить. Анька бабушку с дедушкой очень любит, навещает. Ох приключенческая девица выросла. Всех защищает, и людей, и зверей, как-то двух котят от шайки хулиганья отбила, пришла с синяками. И толком не рассказывает никогда. Ты пей чай-то!

Татьяна смахнула непрошеные слезы.

— Ой, а вы чего загрустили? Молодость вспоминаете? – лохматая голова Анютки сунулась в дверь.  – Сейчас развеселю!

— Ну всё как маленькая! – покачала головой мать.

Дверь наконец-то открылась полностью, и в проеме появилась Анюта. Каждая ее рука крепко держала по одному немаленькому, сонному и явно недовольному коту.

— Вот! – она посадила рыжего на колени матери, а белого – Татьяне.

— Так у вас вон кто есть! Те самые спасенные? – Татьяна заулыбалась. Белый кот уютно свернулся и замурлыкал, как будто знал Татьяну всегда.

— А как же! – подмигнула Аня. – У сильных независимых женщин обязаны быть коты!

— Это мода сейчас такая, — снисходительным тоном объяснила Ирина. – Шутят про одиноких женщин. Сильные, независимые и живут с кошками. Слушай, независимая, когда свадьбу-то сыграем?

— Да ну тебя, мам, — махнула рукой Аня и убежала.

— Дружит она с одним, — улыбаясь собственным мыслям, пояснила Ирина. – Парень из верующей семьи, очень уж к ней хорошо относится, безобразий не позволяет. В церковь ходит, Аня тоже в последнее время за ним потянулась.

— Ой, — опасливо отреагировала Татьяна.

— Да чего «ой», плохому не научат, а там пусть сама решает. Глядишь – и я молиться научусь. Сколько всего в жизни было, как карабкаться приходилось, где обидела кого, где еще что. Буду просить Бога, чтоб простил Он меня, да чтоб Аньке никто в жизни плохого не сделал.

«Да молодая ты еще молиться», — хотела сказать Татьяна, но поняла, что это будет совсем неуместно. В конце концов, она сейчас в доме той, которую уговаривала избавиться от ребенка. И с которой когда-то поссорилась только потому, что та не избавилась. Вот от этой рыжей красавицы, которая радуется чужому человеку, как ребенок, и в свои юные годы готова прийти любому на помощь, не боясь за свою жизнь.

***

В квартире было тихо. Татьяна Сергеевна закрыла за собой дверь и зачем-то постояла неподвижно, вслушиваясь в эту тишину.

Потом аккуратно повесила куртку на обычное место, прошла, вымыла руки цветочным фиолетовым мылом, вытерла об идеально чистое полотенце.

«Приедет Виталий – попробую его уговорить хоть котеночка завести», — подумала она.

На кухонном подоконнике гордо красовались цветы в горшках, их бурному росту завидовала соседка Катя, которая иногда заходит на чай. На полках – посуда, в комнатах – шкафы, в них – вещи. Вещи, вещи, вещи. И ни движения вокруг, ни одного живого дыхания.

Татьяна Сергеевна открыла на телефоне фотографии: они с Ириной и неугомонной Аней на прощанье запечатлелись вместе с обоими котами. Котам, похоже, просто лень было убегать. А у девочки выбился из-под ворота клетчатой рубашки крестик на веревочке. Аня взяла с Татьяны обещание «навещать маму» и вообще приходить в гости. Ирина кивала. Кто знает, хочет ли она этого. Кто знает, кто вообще хочет видеть Татьяну Сергеевну. Уйди она с работы – возьмут на должность кого-то другого. А Виталий ей в эти дни даже не звонит… Можно включить сериал. И некому будет даже пошутить, что-де мама смотрит сериалы, где происходят неожиданные встречи старых подруг.

Где-то в шкафах лежат подаренные им с Виталиком на свадьбу иконы. Венчания не было, а иконы в подарок – были. Завернутые в рушник. Этот рушник она столько раз находила при уборке – и клала обратно, не разворачивая. Куда они, девицы, в молодости ходили со своими кавалерами? А Аня со своим другом — ходят в церковь. Молятся перед такими же иконами. И при этом – радостные и молодые.

Татьяна села за стол и уронила голову на сложенные руки. Она поняла, что очень, очень устала.