Михаил Сергеевич Щишков, мой дедушка, мамин папа, участвовал в обороне Ленинграда.
Подходы к месту их дислокации были заминированы. По полю к ним приходили дети. Чёрные закутанные фигурки по белому снегу. Они просили еды. Ничего не говорили, нет, все итак было понятно. Некоторые дети подрывались по дороге к ним. Им кричали, но они все равно шли. Солдаты голодали, потому что отдавали свои пайки детям. Дети были такие голодные, что ели вяло, медленно — на еду не набрасывались. Сил у них не было уже ни на что. А потом дети шли назад. И дедушка (мальчик Миша, совсем молодой, моложе моих старших детей) плакал от страха за них и от жалости, и читал молитву «Живый в помощи Вышняго». Но некоторые все равно подрывались. Сначала ели что-то из их сухпайка, а потом гибли на обратном пути.
Во время Сталинградской битвы дедушку сильно контузило, и его, посчитав мертвым, погрузили в грузовик, а сверху заложили телами других погибших. А потом была, видимо, атака с воздуха.
Дедушка очнулся от того, что как буто звонил будильник. Со всех сторон он был закрыт телами убитых русских солдат. Они, уже ушедшие туда, где времени нет, обнимали его своими мертвыми руками и говорили ему мертвыми голосами — а ты, Миша, живи. В тебе скрыта жизнь твоих одиннадцати правнуков. Но Миша их не слышал. Долго еще не слышал ничего вообще из-за контузии. Только звон и стук крови в висках. Будильник звонил у него в голове.
Дедушка бережно разнимал их спасительные мертвые объятья. Все, кто был на том рубеже погибли при авианалете, кроме него. Его спасли мертвецы. Эту его фразу я помню дословно.
Дедушка выбрался из грузовика, обошёл его. Водитель погиб, как и все, кто грузил тела. И такая мертвая пустота была кругом, будто Дедушка вообще последний живой человек на земле.
Когда впервые после этих событий он увидел себя в зеркале в медсанчасти, ему показалось, что он смотрит на своего отца. Но это был он: просто тощий и седой.
Что интересно: я помню его всегда счастливым и деятельным. И помню как он сидел в нашей маленькой Московской кухне, разглядывал сквозь очки какие-то бумаги и вдруг сказал бабушке:
— Валя, как мне повезло! Такая нам прибавка за блокаду, почти как ещё одна пенсия!
Бабушка закатывала глаза: ничего себе — повезло! И мы потихоньку смеялись над ним.
А он просто никогда не давал прошлому сожрать себя. Жил только вперёд. И любви в нем было целое море и к нам, внучкам, и к дочери с зятем, к жене — огромная любовь, к работе по дому тоже. Он обожал готовить, варил нам супы, что-то чинил и мастерил. Он жил, как настоящий победитель, отвоевавший для нас этот мир, всю его радость и красоту. Мы любили его и любим, наше сокровище, нашего дорогого героя и победителя.