Журнал «Монастырский вестник» беседует со старейшим (92 года) иерархом Русской Православной Церкви митрополитом Таллинским и всея Эстонии Корнилием.
— Владыка, Пюхтицкий монастырь – ставропигиальный, то есть находится под непосредственным управлением Святейшего Патриарха. А Вы насколько часто посещаете эту обитель?
— Часто. Достаточно сказать, что Пюхтица – вообще единственный монастырь в Эстонии, на территории самоуправляемой Эстонской Православной Церкви Московского Патриархата. Сейчас я приехал по особому случаю – на праздник Пюхтицкой иконы Божией Матери, который возник совершенно спонтанно. Такого праздника не было. Но игумения Варвара (Трофимова) вместе с монахинями отмечали тот день, когда вернулась сюда икона, подаренная пюхтицкими монахинями (ими же и написанная) праведному Иоанну Кронштадтскому. И в этот же день вернулась сюда из эвакуации после Первой мировой войны икона Успения Божией Матери. И они этот день скромно отмечали. А поскольку я в начале 90-ых был еще сравнительно молодой (ну, не очень молодой, мне уже 70 лет было), в этот день я всегда приезжал в Пюхтицу. И, как правило, со мной служило очень много духовенства. И поэтому сюда и множество народа всегда стекалось. Как выразилась об этом игумения Варвара, «это почти как Успение». Так со временем этот день, эта дата – 1 июля – стала традиционным праздником. А 6 марта 2006 года по благословению Святейшего Патриарха Алексия II празднование Пюхтицкой иконы Божией Матери «У источника» внесено в месяцеслов.
— Владыка, как Вы пришли к вере?
— У меня не было прихода к вере. Я верил всегда. И мои родители были верующими. У меня есть Евангелие, подаренное моим отцом, на котором такая надпись: «Ежедневно молюсь за тебя, чтобы Господь сохранил тебя на всю жизнь честным и искренним».
— Насколько я знаю, Ваш отец был участником Белого движения.
— Он был в Белой армии у Юденича. После присоединения Эстонии к СССР его арестовали. Расстреляли или нет – не знаю. Но приговор был к высшей мере наказания.
— Как прошло Ваше детство?
— Обстановка была непростая, потому что родители разошлись, и я жил у мамы. С малых лет прислуживал в Казанской церкви Таллина. Эта церковь – старейшее деревянное здание и в Эстонии, и в Таллине.
Если говорить о моих дальних предках, то они приехали сюда после окончания Северной войны и занялись здесь огородничеством. У них были большие площади (сейчас эти места уже застроены домами). Может, они даже были оброчными крестьянами – я не знаю. Епинатьевы, по маминой линии, обосновались на Невском месте. Там все мои предки похоронены: прапрадед и его жена, а он приехал с женой, с сестрой и с братом.
Так вот они начали разводить овощи и продавали их. У нас в Таллине, в центре города, стоит часовня. Там они тоже продавали эти овощи. А мой прадед занялся музыкальной деятельностью. Приезжала сюда известная певица из Германии. Она, наверное, произвела на него впечатление, и он предложил ей руку. Она согласилась и осталась здесь. Епинатьевы всегда были прихожанами Таллинской Никольской церкви.
Если кратко говорить об истории православной Эстонии, то надо отметить, что во время Шведского правления православие в Эстонии практически исчезло. Преподобномученик Корнилий Псково-Печерский проповедовал здесь православие, и даже во время неудачной Тридцатилетней войны Ивана Грозного – все это время здесь строились храмы. Одержав победу над шведами, царь Петр получил то, что хотел, – выход к Балтийскому морю, но об условиях жизни местного населения он не заботился: они оставались под властью немецких баронов. Мой дед, например, в школе учился на немец- ком языке. Русский язык, как, собственно, и эстонский, что надо подчеркнуть, пришли сюда во времена Эстляндского губернатора князя Сергея Шаховского.
— Великая Отечественная война. Какие моменты Вы вспоминаете чаще всего?
— Вспоминаю чудо, которое произошло со мной в начале войны. Немцы, оккупировав Эстонию, создали здесь фиктивную Эстонскую республику со своей армией. Набирая молодежь в эту армию, они фактически пополняли войска Вермахта. Я был призывного возраста, и мне надо было явиться в призывной пункт. Там сидели все эстонцы, говорили по-эстонски. Я предъявил им справку из церкви, что являюсь псаломщиком. Они все засмеялись, а один сказал, чтобы я пошел к военному начальнику. Я, естественно, поспешил к нему, показал свою справку. Его резолюция была такова: людей духовного звания в армию не призывать. Так меня миновала эта участь. Просто чудо!
И еще был случай, уже в конце войны. Немцы спешно отступали, забирая с собой в Германию большое количество населения в качестве рабочей силы. Нарва уже была отбита советскими войсками. Мы служили в кладбищенской церкви в Таллине, небольшой каменной, духовенства было много. Отслужил молебен, прочитали акафисты, вышли из храма – и через 5 минут в него попадает снаряд. Церковь была полностью разрушена. Ее впоследствии не восстановили.
И еще почему-то вспоминаю Печоры, куда я отправился во время войны по благословению митрополита Сергия (Воскресенского), Патриаршего экзарха Прибалтики.
— Какими они – Псковские Печоры – предстали перед Вами?
— Печоры для меня как дом родной. Я там монашеский постриг принимал, служил часто. Печоры ведь в свое время территориально относились к Первой Эстонской республике. Поэтому духовная связь, молитвенная очевидны. Дерзаю сказать, что меня там считают в числе братии.
— Как развивалась церковная жизнь в послевоенной Эстонии?
— Александро-Невский кафедральный собор в Таллине во время войны был закрыт. Действовало 4 храма – архиепископ Павел (Дмитровский) служил в них по очереди. Когда советские войска пришли, они открыли кафедральный собор. Хотя потом, конечно, у них уже появились планы закрыть его опять и с ним Пюхтицкий монастырь. Так что ситуация была шаткая – она могла измениться в непредсказуемую сторону. События тех лет преломляются в моем сознании сквозь призму личных переживаний. Я в 1945 году женился, на Преображение принял диаконскую хиротонию. Так что имею честь уже более 70 лет быть священнослужителем.
— Но положение Церкви в Эстонской ССР отличалось от положения в «братских советских республиках»?
— В целом да. Но связано это, как я думаю, исключительно с тем, что для эстонцев религия не является центром жизни. Поэтому местные власти давили на Церковь тогда, когда на них самих давили в Москве. И не уничтожали храмы не потому, что с благоговением относились к ним, а потому что не видели смысла в разрушении памятников архитектуры. У них достаточно равнодушное отношение к Церкви и религии в целом.
— С 1951 года Вас переводят служить в Вологду. Спустя 6 лет, в феврале 1957 года, управление КГБ по Вологодской области арестовывает Вас по обвинению в антисоветской пропаганде…
— Этот арест был частью хрущевской антирелигиозной кампании. Он, как известно, обещал показать последнего попа. И все дело, разумеется, было показным. Основаниями для преследования стали православные книги и мои беседы с верующими людьми. Я очень много ездил по деревням, совершал требы. Однажды попал в деревню, где практически все люди до 16 лет были не крещены. А следователь просто выполнял приказ сверху – я на него ни тогда, ни сейчас никакой обиды не держу. Против меня, кстати, никто из свидетелей не выступил. Все обвинение по ходу процесса разваливалось. Но, тем не менее, суд приговорил меня к 10 годам лишения свободы, направил отбывать срок в мордовский Дубравлаг.
— Каким стал этот лагерный период в Вашей жизни?
— Ну, эти лагеря, конечно, нельзя сравнить с тем, что творилось в 30-ые годы. Режим был мягче: работа давалась относительно нетяжелая, производили мебель. Я же находился в лагере для тех, кто имел признаки «религиозности», то есть это были так называемые «политические». Непосредственно с уголовным миром я никогда не встречался. Потом мне срок снизили до 5 лет, а в 1960-м условно-досрочно освободили. В 1988 году меня реабилитировали.
— В 1990-м году на первом заседании Священного Синода под руководством Патриарха Алексия II Вы были назначены епископом Таллинским, викарием Святейшего Патриарха. Как восприняли эту новость?
— Я никогда этого не искал, никогда об этом не думал и не желал. Я мог только теоретически предполагать, что, вероятно, стану епископом, потому что других кандидатов просто не было.
— Какие вопросы вызывает у Вас современный этап монашеской жизни в Русской Церкви?
— Я не очень понимаю, зачем сейчас создавать новые монастыри, когда еще старые, древние «не пришли в себя». Ресурсов для восстановления иноческой жизни в них не хватает, так откуда же взять силы для новых?
— Пюхтица в Вашей жизни – это..?
— Ну что здесь можно сказать? Это единственный монастырь у нас в Эстонии. По завету праведного Иоанна Кронштадтского созданный специально для просвещения эстонского народа. Это светоч. Все сюда стремятся, не только из Эстонии, Прибалтики, но и всей России, со всего мира. Никого не хочу обидеть, но, по-моему, другого такого монастыря просто не существует.
Беседовал Валерий Филатов