«Внешнеполитическая служба Ватикана обеспокоена ситуацией на Украине, как и лично папа Франциск», — сообщил 17 декабря уполномоченный российского МИД по правам человека, демократии и верховенству права Константин Долгов. Отдельно подчеркнув, что ватиканское священноначалие уже неоднократно поднимало вопрос перед иерархами Украинской греко-католической церкви (УГКЦ) о необходимости пресечения захватов храмов канонической Украинской Православной Церкви.
Лично у меня эта новость вызвала далеко не самое приятное ощущение, в психологии именуемое «дежавю». Что-то подобное уже было и в начале 1990-х, и в годы «оранжевой революции». Русская Церковь неоднократно выражала протесты Ватикану по поводу захвата православных храмов греко-католиками, последним «ставили на вид», на том все и заканчивалось. Количество же захваченных церквей росло с каждой очередной и внеочередной политической встряской Украины. В последние же два года эта проблема особенно обострилась и приобрела затяжной характер. Избиения прихожан, осквернения святынь, унижения священнослужителей стали украинской обыденностью. Только теперь уже не исключительно на Западе Украины, но и в ряде ее восточных областей.
Чтобы понять происходящее, необходимо сделать небольшой экскурс в историю, во времена, хорошо известные даже школьникам по гоголевскому «Тарасу Бульбе», когда территорию современной Украины, находившуюся в подчинении у польско-литовской Речи Посполитой, сотрясали восстания и войны. Все эти настроения были вызваны тем, что король Сигизмунд III резко изменил религиозную политику своих предшественников, сменив прежнюю веротерпимость на активную католическую экспансию, направленную против православного меньшинства Речи Посполитой. Кульминацией этого стала Брестская уния 1596 года, в результате которой часть православного епископата Киевской митрополии согласилась подчиниться Римскому папе при сохранении привычной греческой обрядности. Тем самым, образовав греко-католическую церковь.
Казалось бы, «вольному воля, спасенному рай». А потому, если бы в Восточной Европе просто появилась новая христианская деноминация, это едва ли вызвало бы дальнейшие потрясения, обострившиеся сегодня на новом кровавом витке своего развития. Проблема в том, что греко-католический проект изначально имел не столько религиозный, сколько этнополитический и геополитический смысл.
Брестская уния не объединяла католиков и православных посредством поиска взаимоприемлемого компромисса (который, к слову, в вопросах веры возможен крайне редко). И даже не просто подчиняла значительную часть православных Речи Посполитой Римскому папе. Это был этнополитический проект по разделению на тот момент еще единого русского народа, который, даже проживая в различных государствах (московском и польско-литовском), сохранял единую веру и систему ценностей. Несмотря на постепенно появлявшиеся незначительные языковые и культурные различия.
«Наши западные партнеры» уже тогда прекрасно осознавали: стремительно укрепляющаяся православная Россия является их ключевым геополитическим противником. Что на фоне начавшегося ослабления Османской империи стало приобретать черты «византийского реванша» (неслучайно именно в эти десятилетия на Руси получила распространение религиозно-историософская концепция «Москва – Третий Рим»). А потому совпадение во времени распространения Брестской унии в западнорусских землях и польско-литовская интервенция против Русского царства начала XVII столетия — звенья одной цепи.
Не вдаваясь в исторические подробности, можно сказать лишь то, что в течение последних четырех столетий борьба униатов и православных регулярно приобретала кровавые формы. Причем объективности ради надо признать, что агрессия имела место с обеих сторон. И если в XIX веке греко-католики в белорусских землях были воссоединены с Православной Церковью, в основном добровольно, то ликвидация УГКЦ после инициированного советскими властями Львовского собора 1946 года приобрела насильственный характер. Отчасти это оправдывалось фактом активного сотрудничества униатского священноначалия — митрополита Андрея (Шептицкого) и его преемника митрополита Иосифа (Слипого) с немецко-фашистскими оккупационными властями (в том числе и при формировании дивизии СС «Галичина»).
Все эти исторические потрясения привели к тому, что при возрождении греко-католицизма на Украине в конце 1980-х годов, он сразу же приобрел четкие политические черты. Не только вполне понятный радикальный антикоммунизм, но и столь же радикальную русофобию, а также ориентацию на Запад. Причем не только на Ватикан, но и на США и Канаду, где в течение XX столетия сформировалась крупнейшая украинская диаспора.
Более того, сам Ватикан для нынешних греко-католиков стал походить на излишне интеллигентного и занудного папашу. Чье главенство, конечно, приходится признавать (ведь именно он дает «деньги на карманные расходы», а точнее — каноническую легитимность), однако прислушиваться к нему совсем не обязательно. Ну, пожурит немного за те же захваты православных храмов, ну сделает «очередное последнее предупреждение», и что с того?
А потому сегодня УГКЦ активно продолжает экспансию на восток, новый этап которой начался в момент, когда греко-католические иерархи открыто поддержали вооруженный переворот и свержение Януковича. Так, с первых дней евромайдана представители униатского духовенства не только духовно окормляли мятежников, но и вместе с ними активно выступали против действующей власти и правоохранительных органов. Более того, уже в начале декабря 2013 года руководство главной кузницы кадров УГКЦ — львовского Католического университета выступило с открытым политическим призывом:
«Исполнять приказы и распоряжения власти — это противоречить человеческой совести. Когда с Майдана в неизвестном направлении вывезли десятки ни в чем не виновных людей, истязаемых уже в автозаке, президент Виктор Янукович перестал быть президентом Украины, а его соратники — правительством нашего государства».
Особенно цинично прозвучало в этом воззвании сравнение избиения евромайданных мятежников милицией с Варфоломеевской ночью (напомню: именно так в истории называется погром протестантов-гугенотов во Франции, устроенный католиками в канун дня святого Варфоломея, в ночь на 24 августа 1572 года, в котором, по различным оценкам, погибло до 30 тыс. человек). И все это выглядит особенно сюрреалистично, когда видишь греко-католических капелланов в рядах украинских карателей в Новороссии.
Но и тут необходимо сделать оговорку: греко-католики греко-католикам рознь. Так, на территории той же современной Украины — в Закарпатье — действует Русинская греко-католическая церковь (Мукачевская епархия), подчиняющаяся непосредственно Ватикану, минуя националистическую УГКЦ. Закарпатские униаты в основной своей массе не противопоставляют себя православным, более того, сохраняют историческую память о своем русском (русинском) происхождении, церковнославянский богослужебный язык, а также древнерусские и византийские традиции в церковном искусстве. Более того, один из русинских греко-католических клириков в письме автору этих строк недавно отметил:
«Католической Церкви стоит серьезно озаботиться относительно распространения среди некоторых ее поместных Церквей националистических настроений. Особенно важно начать борьбу с национализмом и русофобией в УГКЦ».
И действительно, если бы греко-католицизм представлял движение католиков в сторону византийской обрядности и эстетики (значение которых в вопросах веры нельзя умалять), то он вполне мог бы стать мостом для диалога католиков и православных. В реальности же именно греко-католицизм в своем украинском изводе сегодня является главным камнем преткновения в отношениях Русской Церкви и Ватикана.
У крупнейших ветвей христианства множество общих вызовов. Но пока сам Ватикан не найдет пути решения этой проблемы, эффективность любых совместных православно-католических инициатив в социальной сфере (в том числе столь важных, как борьба с религиозным экстремизмом, против абортов и так называемых однополых браков) остается под большим вопросом.