Я люблю Америку. Нет, честно, без иронии. Люблю за простоту, целеустремлённость, за Рея Бредбери, Саймака и Азимова (уроженца Смоленщины), за развитую социальную сферу, голливудские фильмы и многое другое. Недавно я прочла о том, как группа штатовских врачей основала школу для детей-психопатов, страдающих врождённой жестокостью. Доктора дотошно и упорно много лет работали с группой потенциальных убийц, учили их жить с собой и окружающими в относительном мире. В итоге выпускники этой школы смогли научиться управлять болезнью и контролировать гнев. Став взрослыми, они не совершили ни одного тяжкого преступления, а некоторые даже создали семьи. Этот врачебный подвиг восхищает меня. Именно поэтому я люблю Америку в лучших её проявлениях. А Россия – просто моя родина.
Это случилось в мою протестантскую бытность, в 2007 году. На тот момент я только что вышла замуж за человека из евангельской общины, и мы с мужем, приехав в новый город, устроились на работу и подыскивали подходящее нашим взглядам протестантское собрание. А в свободное время, чтобы не остыть в вере, слушали видеопроповеди на дисках.
В этот вечер, поужинав, мы уютно устроились перед dvd-плеером и внимали речам благообразного на вид, седовласого пожилого мужчины. Время, к сожалению, совсем стёрло из памяти его фамилию, это было что-то типично американское, типа Питер Флин, Фил Джексон…
Темой проповеди было прощение. Оратор очень проникновенно говорил о необходимости прощать врагов, приводил места Писания, красивые примеры из жизни. Вдохновлённые словом Божиим, звучащим из уст проповедника, мы не отрывали глаз от экрана. Уже под занавес часового выступления учитель, зная, что его записывают и переводят для русскоговорящей аудитории, вдруг сделал ремарку. Он говорил о «прекрасном российском народе» (который любит Господь), о замечательных качествах россиян: дружелюбии, гостеприимстве, щедрости, – которые он открыл для себя во время крусейдов (с среде харихматов — это миссионерская поездка) и визитов в нашу страну в 90-е годы.
— Но, — сказал среброголовый мужчина, — есть одна вещь, о которой я очень жалею. Он сделал театральную паузу. – Нам так и не удалось научить россиян демократии.
Эта его последняя фраза, которая прозвучала надменно и оскорбительно, привела нас с мужем в состояние ступора. Оказывается, человек, вещающий «истины Слова Божьего», не считал себя равным нам, русским. Его слова показали его неуважение и полное непонимание нас, русских.
До этого момента в личных беседах с нами заезжие миссионеры из США, Канады, как правило, не касались политики и не унижали нашу культуру – она их просто не интересовала. Правда, о российской коррупции, дорогах и т.п. порой шутили.
Словом, мы испытали шок, унижение, а потом и возмущение. Супруг немедленно выключил диск и ушёл в другую комнату, чтобы прийти в себя. Я помолилась, принялась за домашние дела. Но напыщенная фраза о демократии, показавшая истинное отношение «носителей цивилизации» к отсталым аборигенам, звучала у меня в ушах, вызывая целый поток мыслей.
Надо сказать, отношение к своей стране у меня было противоречивым с юности. Меня вводила в депрессию мрачность нашей классики, вызывали тоску народные песни. Громадная глыба под названием «наша история» одновременно внушала ужас и завораживала. Но на фоне того, что в 90-е почти везде в массмедиа муссировалась мысль, что Россия – страна-неудачник, «эта страна», «у нас всегда всё через одно место», что мы отсталые, ужасные, пьяницы, идеи о том, чтобы более глубоко задуматься о прошлом и настоящем родины, у меня как-то не возникало. Казалось, всё и так ясно.
В протестантском собрании, где мне впервые рассказали о Евангелии, царила атмосфера добра и дружелюбия (не то что у православных «мракобесов» с их свечками и «досками»). Там тоже витала негласная западофилия, практиковали даже западные праздники типа Дня благодарения.
В наших книжных лавках продавалось 90% книг иностранных учителей, где рассказывалось только об иностранных выдающихся проповедниках и героях веры. Отсутствие русских авторов меня очень коробило. Складывалось впечатление, что до американского христианства ничего не начало быть, что начало быть. Окружающие меня люди такими вопросами не задавались, разговоры крутились в основном вокруг Библии, духовных откровений и обычных житейских проблем.
«Я начала понимать, что сравнивать Россию и США невозможно в принципе»
Те слова о демократии, сказанные то ли Питером, то ли Филом, ещё долго не давали мне покоя. Я постепенно начала понимать, что сравнивать Россию и США невозможно в принципе. Это всё равно что пытаться соотнести судьбы человека в возрасте, прошедшего войны, лагеря и потери, но не сломленного духом, и молодого хипстера, отучившегося за границей и начитавшегося книг о том, как стать успешным. У кого на самом деле выстраданная житейская мудрость, опыт и прозорливость? Ответ на этот вопрос становился мне все более очевидным.
А вслед за ним возникал и другой вопрос. А может быть, моя историческая Родина с её революциями и войнами, литературой и искусством, открытиями, индустриализацией даст фору сытому Западу и в плане духовности?
Обрывки школьных знаний и семейные истории вспоминались потоком. Строки Пушкина и Есенина, Ахматовой и Цветаевой, Кутузов, Суворов, Гагарин, молодогвадейцы… Даже это простое перечисление фамилий героев, которыми гордилась бы любая вменяемая нация, давало ощущение причастности к чему-то великому и настоящему. Я вспоминала, как к нам в деревню приезжал лётчик Девятаев, угнавший самолёт из концлагеря, думала о том, как мой дед 21-летним парнишкой сражался с фрицами, а неграмотная прабабушка прятала крест и иконы в то время, когда за них можно было сесть в тюрьму… И это только в моём роду! А сколько таких родов в стране?
Постепенно любовь к Родине – не пафосная, а искренняя и честная, с пониманием всех наших бед и сложностей, влилась в меня и заполнила душу целиком… После череды определённых событий мои протестантские убеждения всерьёз пошатнулись, а потом и рассыпались окончательно.
На фото — Троице-Сергиева Лавра